«Когда видишь хронику без купюр, по ночам снятся кошмары»

 

— В чём цель проекта «Антология антитерроризма»?

— Цель проекта в том, чтобы показать людям, что такое терроризм во всех своих проявлениях. Объяснить, что в современном обществе существует некая подмена понятий. Самый близкий пример – это ислам. Ислам как вера и как «Радикальный ислам» – это совершенно разные вещи. Нередко террористы прикрываются верой ислама. Из-за этого происходит большая путаница, простому обывателю навязывают неправильную точку зрения на религию. У нас в фильме много интервью с самыми разными людьми, которые исправляют эту ошибку. Терроризм – это проблема международного масштаба, поэтому у нас обширная география. Это не только Северный Кавказ, который ближе всего к нам, но и Израиль, Сирия, Америка.


 Режиссер проекта «Антология антитеррора» Евгений Спиваков
 

— Кто явился основным источником информации?

— Мы общались с крупными  экспертами-религиоведами, спецслужбами, получили много эксклюзивной информации от самих героев фильмов, собирали материалы по интересующим нас темам. Когда мы придумывали подачу, у меня родилась идея, которую мы реализовали в конечном счете – наш ведущий находится в так называемом «гнезде». Это такое место с массой мониторов, экранов, компьютеров, куда стекается информация со всего мира. Есть доска с фотографиями, с помощью которых прослеживаются связи между людьми, между террористическими организациями. Ведущий всё это отсматривает, анализирует, изучает.
 

— Ведущий у вас Владимир Машков, у которого, если я не ошибаюсь, только один опыт в документалистике, у Хотиненко. Чем вы его заинтересовали, чтобы он оказался в вашем проекте?

— Сначала переговоры с ним вёл не я, а продюсеры. Когда мы встретились, очень много разговаривали о том, что ему предстоит сыграть. Он настаивал на том, что если он будет играть кого-то, ему не будут верить, а если он сыграет сам себя – это будет честнее.

ведущий проекта "Антология антитеррора" Владимир Машков

То есть он не играет какого-то аналитика (Владимиру вообще не нравилось, когда мы говорили, что ведущий «анализирует полученную информацию»), профессора или человека, изучающего терроризм. Нет, мы придумали, что есть конкретный человек Машков, который окунулся в эту тему, он пропускает через себя всю полученную информацию и делится своими переживаниями со зрителями. Мы с самого начала так и хотели, чтобы это был живой нормальный человек. С Машковым получилось двойное попадание, потому что он только что снялся в отечественной версии телесериала «Родина», соответственно, он уже находился в теме всего этого процесса и самой тематики.
 

— То есть без классических стенд-апов и синхронов?

— Если воспринимать синхрон как “говорящую голову”, то, конечно же, нет. Все интервью – это эмоции и боль людей, которые прошли через ад в своей жизни. Есть суперэксклюзивные истории. Мы записали матерей террористов, что они пережили – словами не передать. Глаза матери, полные слез… Для нее террорист, в первую очередь, ее сын. Впервые  заговорил с экрана Магас – правая рука Доку Умарова. Сегодня он за решеткой, спецслужбы провели блестящую операцию по его поимке. Магас ничтожен, его существование бессмысленно, полное отсутствие идеологии – то, чем они заманивают молодых парней и девчонок в свои сети. Хочется, это чтобы увидели все и поняли, что конец у всех уходящих в лес один – тюрьма.

Али Тазиев (Магас)

А насчет стенд-апов – их нет. Владимир находится постоянно один на один с материалами фильма и прямо в кадре проживает все истории. Отснято много его крупных планов, когда он молчаливо смотрит на экраны. Было важно передать, что Машков чувствует в тот или иной момент, его эмоции, сопереживание. Ещё он много говорил именно своего текста. Телесуфлеры, конечно, были, потому что выучить 12 серий практически невозможно, но Машков очень много говорил от своего имени, внёс большую долю личного в проект. Суфлёры были ему нужны в большей степени, как шпаргалка.
 

— Как происходил процесс написания сценария? Был ли это один человек или целая группа? Или каждый отвечал за свою серию?

—  У нас было 6 сценаристов и один шеф-редактор проекта, который держал в голове всю стекающуюся к нам информацию. Он распределял ее по тематическим сериям. Все люди очень профессиональные, не первый год в докуменалистике, поэтому фильмы получились крепкие именно с профессиональной точки зрения. Нам за свою работу не стыдно, отвечаем за каждое слово.
 

— Российскому зрителю больше известны отдельные антитеррористические операции, как правило, связанные с Кавказом. Как вы решали вопрос с тем, чтобы зритель понимал суть конфликтов в других странах?

— У нас есть одна серия, посвящённая конкретно Сирии. Мы нашли героя – девушку-украинку, журналиста, которую похитили в Сирии и требовали выкуп. Она рассказала нам об особенностях, назовём это так, поведения сирийских бандитов. Она располагала такими подробностями, что могла сравнить, как это происходит у нас, на Кавказе, и у них. Это помогло нам рассказать историю более доходчиво для нашего человека.
 

— Как вы заставляете людей раскрываться перед камерой?

— Ну, это особенности наших журналистов, которые разговаривали с ними. Для этого нужен особый талант. Например, в серии «Переговорщики» – о специалистах, которые ведут переговоры с террористами, чтобы освободить заложников, – мы рассказываем о том, что должен знать переговорщик, на какие темы он должен разговаривать, что может затронуть, о чём ни в коем случае нельзя говорить во время спецоперации. Журналист –тот же переговорщик. Он должен настроиться на волну героя и понять его, даже если перед ним крайне неприятная личность. Еще раз хочу сказать, мы записали таких людей, которых вы никогда и нигде больше не увидите, потому что они в принципе не дают интервью.
 

— Чем отличается телевизионная документалистика от большого документального кино?

— Сейчас всё сильно перемешалось. В классическое документальное кино пришли элементы телевизионного и наоборот. У нас в фильме есть элементы подачи информации, взятые из кинематографа. В первую очередь визуально. Это касается не только студии с мониторами. Ещё есть «подрывы», то есть такие склейки, стыки, которые воспринимаются в телевидении как брак. Но такого не бывает и в классической документалистике, в ней всё более статично, там преобладает ровное повествование, часто без закадрового текста. У нас всё-таки присутствует закадровый текст. Ещё один приём классического документального кино, когда вся съёмочная команда углубляется в быт и социум того, про что они снимают. Мы себе такого позволить не можем в силу сроков производства фильмов. Но мы старались приблизиться.
 

— Вы делали реконструкцию?

— Да, мы делали реконструкции, но очень аккуратно и немного, чтобы зритель не видел, что это актёры. Если чего-то не хватало, мы предпочитали добирать монтажом, а не злоупотреблять реконструкцией.
 

— Какой хронометраж каждой серии?

— Где-то 26 минут, плюс-минус. Где сложная тема, там чуть длиннее, но в среднем 26 минут. Полностью весь сериал идёт 320 минут.
 

— А сколько материала вы отсняли?

— Я не считаю отснятый материал по времени, я считаю его «цифровыми» категориями. Всего мы отсняли 3 террабайта на весь проект. Причём снимали мы в Full HD.
 

— Вы пользовались скрытыми камерами или GoPro? 

— У нас не было причин пользоваться скрытыми камерами, мы снимали много интервью. Пользовались квадрокоптерами с GoPro, да.
 

— Что было самым сложным в этом проекте?

— Для меня самым сложным было пропустить через себя всю информацию, которую я получал при работе. Потому что всё увиденное, прослушанное, снятое откладывало серьёзный отпечаток. Когда после каждого интервью ты становишься на время другим человеком. Когда видишь всю хронику без купюр. Когда пытаешься понять, почему люди так поступают. После всего этого реально по ночам снятся кошмары. А технически всё проще, мы привыкли к сложным съёмкам, к длинным сменам. Морально было куда сложнее.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *