В этом году я вдруг понял, что защищаю ММКФ. Со всеми его дикостями, нелепостями, грубостями, неточностями, хамством, несносным юмором и некомпетентным персоналом.
Фото: Елена Горбачева
Расскажу, как раньше проходила красная ковровая дорожка. Тучи фотографов и телегрупп собирались, как и полагается — за несколько часов (а ведь ещё надо было потратить не меньше часа, чтобы пройти все многочисленные кордоны, прежде чем попасть за оцепление), для того, чтобы обсудить, насколько плох Московский кинофестиваль. «Вот раньше, помнишь…» — так начиналась каждая тирада, в которой под проклятие попадало всё: от Никиты Михалкова до погоды. Проходил по дорожке Тарантино — вспоминали Джека Николсона, до которого Квентину — как до звёзд. Проходил Эдриан Броуди — вспоминали Тарантино. Проходил Люк Бессон — вспоминали Броуди. И так далее по нисходящей, из года в год.
Фото: Елена Горбачева
В этом году подозрительно быстро проходило унизительное прохождение через оцепление. Настолько быстро, что возникал вопрос: а они вообще нужны, эти рамки, менты, документы? Дальше ты уже стоял среди фотиков и телеков и слушал последние сплетни.
В этом году среди журналистов, критиков и прочих представителей пишущей и снимающей братии существовало, похоже, табу на разговоры о кино. Никто даже не начинал: «Вот раньше…». Говорили о поминках репортёров, о футболе, о погоде. Проходит Жириновский. «Владимир Вольфович, как настроение?», — «Хорошее настроение. Дождик, женщины, погода», — «Как вам фестиваль?», — «Хороший фестиваль». Вот, поговорили о кино, что называется, с компетентным человеком.
Фото: Елена Горбачева
И это можно объяснить. Зачем говорить о кино, если его на ММКФ нет? А если есть, то это кажется незабываемым откровением. «О лошадях и о людях» — кажется, главный фильм года. И понятно, что никто нигде больше его не покажет, но так же понятно и то, что имя исландского режиссёра Бенедикта Эрлингссона ещё обязательно громко прозвучит где-то на больших фестивалях. Это вкусовщина, конечно же, но программу Петра Шепотинника «8 1/2 фильмов» в этом году было особенно вкусно смотреть. «Меченый», «Прощай, язык», «Свидания вслепую» — все эти сенсации 36-го ММКФ шли вне основного конкурса в спецпрограммах. И если мы и запомним нынешний фестиваль — то именно по этим фильмам, как запоминали когда-то смотры по картинам Зайдля и фон Триера, Сокурова и Ханеке, Андерсона и Ван Сента.
И это можно объяснить. Как можно запомнить нынешних лауреатов? По «фишкам», эпизодам, неочевидным, но запоминающимся находкам. Главная находка Германики — сеанс «уринотерапии», а не краткая связь молодой «дредастой» учительницы и вечно бухого художника. Главная находка украинки Виктории Трофименко — случайная смерть на дальнем плане молодого человека, а не война между двумя братьями-соседями длиною в жизнь. Находка дважды награждённого «Моего мужчины» японца Кадзуёси Кумакири — дефлорация девушки, решённая образом дождя из крови, а не история удочерения девочки и более старшего Дзюнго и преступления, которое скрывается ими. И так далее вплоть до турецкого «Свет очей моих», где временная слепота героя решается через не самый оригинальный образ человека, потерявшегося в простынях.
Фото: Елена Горбачева
И это можно объяснить. При нынешней катастрофической нехватке талантов, интересных сценариев, переходе умного зрителя из кинотеатров в телесериалы нам остаётся довольствоваться остатками. Кто же виноват в том, что все лучшие фильмы достаются Каннскому фестивалю, который проходит за месяц до ММКФ? Кто же виноват в том, что все самые интересные отечественные картины уходят на «Кинотавр», который проходит за пару недель до ММКФ? Да тут ещё и эти санкции, постоянно упоминаемые Никитой Михалковым.
И это можно объяснить. ММКФ же — фестиваль категории «А». Это значит, что мы не можем взять в конкурс уже показанную где-то картину. Вне основного конкурса — пожалуйста. Вот и получается, что все смотрят программу «8 1/2 фильмов», а на основном конкурсе пустые залы, если не считать показы русских фильмов или американских. Таким образом, круг замкнулся: на церемонии закрытия российские журналисты плевались, потому что не видели фильмов-лауреатов, а не видели они их, потому что плевались ещё до показа.
Кто же виноват в том, что все лучшие фильмы достаются Каннскому фестивалю, который проходит за месяц до ММКФ?
И всё же кое-что объяснить нельзя. Это глубоко личное. Это горящие глаза твоих коллег, радость по поводу того, что 10-12 дней подряд ты можешь смотреть хоть и не произведения искусства, но живое доказательство, что кино есть, и люди, делающие его, тоже существуют. Они переживают, если оно плохое, ругаются, звонят мне среди ночи и выговариваются так, как ни с 1 июля 2014 года, ни до этого злополучного дня нельзя даже показать жестами. Они с восторгом ходят на один и тот же фильм по несколько раз, даже если им понравился всего один единственный кадр. Как это объяснить? Не знаю.
Фото: Елена Горбачева
В последний день фестиваля последним запланированным фильмом стал уже упоминавшийся «О лошадях и о людях». Петр Шепотинник, представляя ленту, заговариваясь от усталости, с трудом уже находя слова, говорил в полной тишине о том, почему важна эта картина. Но я мало слушал, я смотрел на людей, внимающих ему. Это были люди, которых не интересовала духота в зале, толкотня в проходе, нехватка мест и прочие мелочи. Это были люди, влюбленные в то, что сейчас будет происходить. Возможно, я тоже выглядел так же глупо в их глазах, но и чёрт с ним.
Они с восторгом ходят на один и тот же фильм по несколько раз, даже если им понравился всего один единственный кадр. Как это объяснить? Не знаю.
Вот же… Хотел написать про главные тенденции фестиваля, про то, что каждый фильм рассматривался через призму происходящего в лживых и безобразных в своей гоп-патриотике новостях. От пресловутого украинского «Брат. Последняя исповедь», где режиссёр на полном серьёзе рассказывает о войне через предсказуемую, слегка наивную притчу, до фильма закрытия фестиваля «Планета обезьян: Революция». В последнем обезьяны хотят стырить у людей огнестрельное оружие, а люди хотят получить от них возможность получать электричество (читай, газ); и там, и там свои провокаторы, свои злодеи, свои праведники. Да даже в четвёртых «Трансформерах» идёт война борьба со злом, и она тоже смотрится так, с лёгким прищуром: «Ну-ка, ну-ка, а если копнуть глубже?». Хотя, казалось бы, этот, как его, мать его, конфликт с незапамятных времён является основным двигателем сюжета, будь он хоть про гуцулов, хоть про обезьян, хоть про автоботов.
Фото: Елена Горбачева
Вот про это и хотел написать, но ведь не это было главное. Главное, что я стал на две недели заложником зачастую плохого, но временами доброго «бандита во времени». И ближе к концу пребывания в наручниках, как и каждый заложник, начал оправдывать своего похитителя. Стокгольмский синдром — штука приставучая, прилипчивая сволочь. Поэтому писать про него кроме как пафосным и высокодуховным стилем не получается, в чём я расписываюсь совершенно искренне и за что прошу прощения у всех, кто не терпит высокопарного слога, в котором вдруг написался этот текст.
Фото: Елена Горбачева
А, да, вы про итоги ММКФ? Гссспди. Ну, если вам это интересно, то вот как выглядит список победителей 36 Московского Международного кинофестиваля:
Лучший фильм — «Мой мужчина», Кадзуеси Кумакири, (Япония)
Лучшая режиссёрская работа — Валерия Гай Германика («Да и Да»), Россия
Лучшая мужская роль — Таданобу Асано, «Мой мужчина» (Япония). Реж. Кадзуеси Кумакири
Лучшая женская роль — Наталка Половинка , «Брат. Последняя исповедь» (Украина). Реж. Виктория Трофименко.
Лучший короткометражный фильм — «14 шагов», Алексей Шавкин (Россия)
Специальный приз жюри — «Свет моих очей», Хакки Куртулуш, Мелик Сарачаглоу (Турция)
Лучший фильм конкурса документального кино — «Глубокая любовь» (Польша). Реж. Ян П. Матушинский.
Приз за вклад в мировой кинематограф — Глеб Панфилов (Россия)
Специальный приз «За покорение вершин актерского мастерства и верность принципам школы К.С. Станиславского» — Инна Чурикова (Россия)
