«Чувство юмора у всех разное. Универсальных шуток не существует»

C чем связан успех «Горько!»? Давно простой россиянин не попадал на большой экран. Это был или очень красивый миллионер, или кавээнщик какой-нибудь в роли непонятно кого, но жизнь простого россиянина оставалась за скобками.
 

Мастер-класс Жоры Крыжовникова «Принципы создания успешной комедии»

В «Горько!» мы старались в каждого персонажа «внести» одного-двух-трёх наших знакомых. Поэтому там возникают реплики, которые мы слышали от реальных людей. В комедии характеров должен присутствовать элемент узнавания: «Я где-то это уже видел». То есть не «нафантазировать» себе человека, а максимально его приблизить. Готовясь к съёмках «Психо», группа кинематографистов под руководством Альфреда Хичкока отправилась в Бостон, чтобы сфотографировать улицы, как люди одеваются, как выглядит автомобильный салон и так далее. Как мне кажется, нам очень часто не хватает вот этой исследовательской части. Я стараюсь с группой, с которой работаю, выяснить, например, как одеваются продавщицы в ларьке. Как только вместо настоящего исследования происходит некая «приблизительная» история, возникает штамп.
 
 

Хорошая работа от плохой отличается количеством случайной информации. В сериале, скажем, сидит герой в декорации, которую реально удалось найти, с большим количеством случайных деталей. В костюме… ну, как бандиты одеваются? В кожаных куртках и спортивных штанах… Из-за этого возникает снежный ком допусков: здесь случайная квартира, здесь ракурс случайный, здесь случайная реплика и так далее. Великий английский комедиограф Уильям Конгрив, прежде чем написать образ моряка, поехал в лондонский порт и записал реальные выражения, с помощью которых общаются эти люди. А у нас получается так, что посидел-посидел пятнадцать минут, придумал шутку, потом другую, и в результате возникает что-то среднестатистическое. Чем узнавание отличается от среднестатистического? Тот молодец, кто первым показал пародию на Жириновского. Потому что после него пародию на Жириновского покажут все: и мой сосед, и кто угодно. Любое узнавание имеет смысл, когда оно происходит в первый раз. Дальше – уже не узнавание, а «я знаю». Знание – это скука.
 

В первой части «Горько!» мы снимали настоящий ресторан. Художник должна была его украсить, но я попросил людей, которые в этом ресторане работают, чтобы они сделали нам «красиво», как обычно на свадьбах они оформляют зал. Они и выполнили: шарики повесили, цветочки прикрепили, всё по-настоящему. Потом уже ко мне подходит человек и говорит: «А у нас на Кубани ещё ставят “быков” на стол». Что за быки? Оказывается, это две бутылки шампанского, которые в конце свадьбы продают на аукционе. Мы поставили этих «быков», которых в фильме почти не видно, они никак в сюжете не обыграны, но если житель Кубани или Новороссийска захочет нас упрекнуть в том, что у нас нет «быков», то они там есть. Опять же, это дорога, по которой можно пройти один раз, эффект узнавания не работает два раза, поэтому вторая часть «Горько!» построена по принципу «комедии положений». Невозможно показать свадьбу ещё раз, чтобы все вздыхали: «Как в жизни!» Мы сознательно, будучи поклонниками комедии характеров, попробовали сделать более приключенческую историю. Получилось это или нет – решать вам, но мы пошли условным американским путём, придумали обстоятельства, из которых герои хотят выбраться, залезть в гроб и так далее. С другой стороны, в 1996 году криминальный авторитет Сильвестр устроил свои собственные похороны, люди реально шли за гробом, плакали, а он прятался в кустах, скрываясь от своих «конкурентов».
 
 

Я считаю, что кастинг – это главное режиссёрское решение. Поэтому Дэвид Финчер снимает первые две серии «Карточного домика», а дальше может снимать практически кто угодно. Потому что он сделал главное: он распределил роли и разработал язык для съёмки. Кастинг – это самое главное и самое сложное. В случае с «Горько!» с какими-то героями мы сразу определились, а кого-то, например, родителей, искали долго.

 
К сожалению, у нас подбирают людей по такому принципу, что они уже где-то что-то подобное играли. Или узнаваемы. У нас вообще путают медийность с популярностью. Я не понимаю, зачем брать в фильм певцов, политиков или телеведущих. Ну да, знают этого человека, но ради него в кино не пойдут. Кто пойдёт на фильм, где Собчак играет в эпизоде? Не могу даже себе представить таких людей. Или вот мне говорят: «Давай возьмём этого артиста, он в таком-то сериале сейчас снялся». Ну и что?
 
 

Будете удивлены, но я работаю с артистами по системе Станиславского. У меня есть лекция «Система Станиславского для чайников». Если одной фразой попытаться объяснить эту систему, то это передача психологического состояния через физическое. Есть режиссёры, которые говорят актёру: «Вот здесь ты чувствуешь обиду и хочешь доказать себе…» Что вы смеётесь? Это очень распространено. Есть режиссёры, которые пересказывают содержание. Константин Сергеевич говорил о том, что постановщик должен подсказать актёру, как найти выражение его внутреннего процесса. Художник-авангардист Ежи Гротовски на вопрос артиста о душе ответил: «Я не могу ваять вас в дымке». Душа, мысли, эмоции – это всё очень трудноуловимые вещи, а вот то, как мы сидим, смотрим, – этим можно управлять.
 


 

Короткометражка «Нечаянно» была снята как часть альманаха. Деньги на съёмку не я выбивал, их мы получили ещё до Мединского. Это был проект, для которого где-то из ста сценариев выбрали шесть. В целом альманах не получился, но отдельные фильмы из этого проекта ездят по фестивалям.
 
Я по образованию театральный режиссёр. В какой-то момент меня занесло в кино, и я понял, что лучше меня сценарий для короткого метра никто не напишет. Начал сам для себя писать короткие истории, которые до сих пор снимаю, их скопилось у меня какое-то количество. Например, в «Нечаянно» всё происходит в одной квартире. История, которую мы сейчас заканчиваем, заключается в том, что в деревню прилетели инопланетяне и ведут себя, как обычные русские люди. Это уже несколько дороже, потому что это и выезд на натуру, и летающая тарелка, и много сцен, и так далее.
 

«Проклятие» было написано в череде каких-то сценариев. Появились свободный павильон и бесплатная камера – и мы сняли. Я планировал другую историю, но она в тот момент не могла получиться из-за финансирования. Это такой принцип: нельзя себя ничем ограничивать. Главное – историю написать. 
 
Буквальщина никогда не работает. Сейчас заканчиваем монтаж одного короткого метра, в процессе работы у меня спросили: «Почему человек стучит в окно частного дома, просит, чтобы ему помогли, а ему не помогают?» Я говорю: «Я ездил как-то раз, заблудился, подхожу к дому, где горит свет, стучу, прошу дорогу мне подсказать, никто не появляется. Я к следующему дому… Все дома обошёл, никто не вышел». У меня это в опыте есть. Найдутся люди, которых пустили в дом, обогрели, напоили. Спорить с опытом трудно, всегда есть противоположная история. Один мэр ворует, другой – честный. Например, «Левиафан». Мне не кажется, что это история фантастическая. У меня есть ощущение, что так могло быть. Поэтому ко всем этим нападкам на фильм я отношусь несерьёзно. Есть вопросы к фильму художественные, но я вполне могу себе представить эту историю на самом деле.
 
Или смотрю фильм «Грань будущего». В какой-то момент думаю: «Ну да, наверное, да, так и есть». Не знаю, как они это делают, но это всё очень убедительно. Смотрю потом «Вий» – ну, уже не так убедительно.
 
 

Если говорить о романтических комедиях, вроде «Дневник Бриджит Джонс», то, как мне кажется, тут история о том, как она должна разобраться в своих проблемах, что-то в себе исправить, преодолеть, и тогда всё у неё получится. Единственный момент – и об этом упоминает Роберт МакКи, – что у американцев позитивистское отношение к жизни.  Они верят, что если очень сильно захотеть, то всё получится. Такого, конечно, не бывает, но аудитория в это тоже верит.

Мне кажется, что в России (да и во всём мире) можно рассказать историю, которая закончится не очень хорошо. Например, «Титаник». Человек утонул. Женщина выжила. Ничего хорошего. Тем не менее много людей пошло смотреть на эту историю. С другой стороны, в «Титанике» сложный баланс: это не мрак, чудо любви произошло. Поэтому в романтической комедии важны чувства, чудо. Но мне лично жанр романтической комедии не подходит, это больше «женские истории», связанные с нахождением принца и прочими сказками. Мне интереснее рассказывать про то, чем человек живёт, что ему мешает и что не даёт ему быть счастливым.
 
Мне очень нравится «Шапито-шоу». В восторге от этого фильма, от музыки, которая там звучит, но надо понимать, что чувство юмора у всех разное. Есть юмор, связанный с табу, например, с сексом. Когда неловкость рождает смех. Как в комедии «Мы – Миллеры», которая вся построена на сексе. Мне это смешно, но сам я так не шучу. У нас нет шуток про секс, потому что у меня это не очень получается. Есть физический юмор – кто-то упал, есть люди, которым это смешно, а кому-то нет. Мы все смеёмся над разными вещами. Универсальных шуток не существует.
 
 

Честно говоря, я с трудом могу себе представить табу в комедии. Недавно мне предложили снять комедию про инвалидов. Понимаю, что там за ход, там человеческая история, смешные обстоятельства, я знаю, как это сделать, чтобы не издеваться… Всё возможно, но какие-то запретные темы… Чаще всего человек смеётся в зоне психологического комфорта, когда ему хорошо. Для того чтобы смеяться над персонажем на экране, он должен быть симпатичен. Я бы не смог шутить над людьми, которые совершили страшное преступление, убийство.

Мастер-класс Жоры Крыжовникова «Принципы создания успешной комедии»
 
Есть в истории юмора двоякая ситуация – это исполнение Чарли Чаплином роли Гитлера. Ведь всё, что он делает в «Великом Диктаторе», – это очень смешно. Мы смеёмся над ним и… немножко любим его. Сам Чаплин по этому поводу сильно переживал. Когда он снимал фильм, он не знал ни о лагерях смерти, ни о других его чудовищных преступлениях. Для него Гитлер был каким-то «диктаторишкой» из маленькой европейской страны. Он высмеивал его, не зная, что это за зло на самом деле.
О некоторых вещах надо говорить серьёзно. Комедия про Освенцим? Наверное, кто-то найдёт правильный ключ к этой ситуации, но не я. «Жизнь прекрасна» – это не комедия. Это драматическая история, к которой нашли правильный ход, молодцы. Во второй раз, боюсь, не получится.
 
 

Комедия – это всегда драма. За исключением чистой комедии положений, как пьеса «№ 13» Рэя Куни, которая с успехом идёт в МХТ им. А. П. Чехова. Одну и ту же ситуацию можно рассказать драматично, а можно по этому поводу шутить. В этом ваша индивидуальность. Чем отличается один певец от другого? Не умением взять какую-то невероятную ноту, а тембром. Вы можете вообще шептать, как Серж Гинзбург, но Франция носила его на руках. Иметь свой собственный тембр – это главное.