Как это снято: «Иди и смотри»

Фильм о войне Элем Климов хотел поставить в течение долгого времени. Будучи «ребенком войны», то есть имея реальное представление о ее ужасах, режиссер считал необходимым переосмыслить каноны военного жанра, сложившиеся в советском кино. Подходящей Климову показалась тема геноцида в Белоруссии, относительно малоизвестная в мире и почти не освещенная на экране. Сам режиссер называл этот материал «запредельным» и «особо сверхсложным и сверхтрудным для реализации». Сценарий был написан Климовым совместно с белорусским писателем Алесем Адамовичем по мотивам ряда произведений последнего, в том числе «Хатынской повести», романа «Партизаны», притчи «Каратели» и документальной книги «Я из огненной деревни». Текст имел броское название «Убейте Гитлера!», созвучное яростному лозунгу времен войны «Убей немца!». В 1977 году фильм запустили в производство, был проведен кастинг и выбор натуры, однако за несколько дней до начала съемок Госкино потребовало внесения в сценарий правок, по сути, лишавших картину первоначального смысла. Абсурдные придирки привели к закрытию ленты и нервному срыву режиссера. Вновь к замыслу авторам удалось вернуться лишь спустя семь лет, за которые Климов успел пережить еще несколько отказов с другими проектами, безуспешную борьбу за выпуск картины «Агония» и трагическую гибель жены, режиссера Ларисы Шепитько. В итоге во время второго запуска Климов подошел к работе с желанием сделать фильм еще более достоверным и бескомпромиссным. Режиссер вновь отказался править сценарий, а единственное изменение, которое было сделано, касалось названия. На смену «Убейте Гитлера!» пришло библейское «Иди и смотри», поэтический рефрен из «Откровения Иоанна Богослова».

Съемки картины проходили мучительно. Работа велась в Березинском заповеднике в Белоруссии с марта по декабрь 1984 года, больше девяти месяцев. Для максимальной достоверности декорации для картины были минимальные — снимали в реальных столетних деревенских хатах, а специально построен был только партизанский лагерь и амбар, первый из которых предстояло взорвать, а второй сжечь. Жила группа в местных деревнях, но из всей команды Климов был единственным, кто за все время съемок ни разу не отлучился. По словам режиссера, он чувствовал, что если хотя бы на один день выйдет из того магнитного поля, которое там возникло, то все разрушится. Главная сложность была связана с тем, что снимать приходилось в хронологическом порядке, сцену за сценой в той последовательности, которая затем должна была быть на экране. Такой крайне непродуктивный и редко применяющийся в кино подход был связан с исполнителем главной роли 14-летним Алексеем Кравченко — для достоверного воссоздания сверхсложных, пограничных состояний, ему, непрофессиональному актеру, нельзя было перескочить в своем экранном развитии ни одного шага. В итоге группа выбилась из графика, последние сцены снимали уже зимой, из-за чего приходилось использовать специальные турбины, чтобы растопить снег на площадке. Кульминацию, которую авторы называли «последним боем на земле», снять не успели. Жалея об этой сцене, режиссер впоследствии признавал, что она была бы уже лишней и скорее вызывала бы «эмоциональную перегрузку» у зрителя.

На экраны «Иди и смотри» вышел осенью 1985 года, собрав аудиторию почти в 30 млн зрителей, а до этого получив главную награду Московского кинофестиваля. Лента также демонстрировалась за рубежом, начиная от стран Восточного блока до США. Получив повсеместно высокие оценки, «Иди и смотри» стал одним из самых признанных и известных за рубежом отечественных фильмов, а Климова вывел в число наиболее авторитетных советских режиссеров. К числу почитателей картины себя относят Стивен Спилберг, Квентин Тарантино и Шон Пенн, а влияние фильма можно проследить, к примеру, в таких картинах как «Список Шиндлера», «Спасти рядового Райана», «Тонкая красная линия», «Вызов» и «Брестская крепость».

Для достижения максимальной достоверности и подлинности Климов решил отказаться от популярных актерских имен. На большинство ролей он пригласил или непрофессионалов, или начинающих актеров, или малоизвестных. Поскольку съемки проходили в тех же местах, где когда-то действительно орудовали немецкие карательные отряды, в качестве статистов задействовали местных, многие из которых пережили войну. Также в качестве исполнителей ролей немцев и партизан привлекали заключенных лечебно-трудовых профилакториев, обладавших необходимой типажной внешностью.

На главную роль по итогам многоступенчатого конкурса и ряда проб был отобран 14-летний москвич Алексей Кравченко, привлекший Климова не только синим цветом глаз (таково было обязательное условие) и определенными актерскими задатками, но и необходимым для роли духовным развитием. Последнее проверялось следующим образом — режиссер показывал претендентам на роль военную хронику, в том числе из концлагерей, а потом предлагал попить чаю с тортиком. Кравченко оказался единственным, кто после увиденного отказался от угощения. Учитывая эмоциональную сложность многих сцен, во время съемок на площадке дежурили врачи и психологи. Один из самых трудных кадров, в котором Кравченко предстояло зарываться головой в болото, сначала думали снимать, введя юного актера в состояние гипноза, однако в итоге сочли это неэтичным. Позже поговаривали, что Кравченко после съемок пришлось отправить в психиатрическую больницу, однако это не более чем слухи.
 

Одна из ключевых составляющих фильма — шоковая эстетика, заключающаяся в подчеркнутом и программном натурализме, достоверности и безжалостной реалистичности происходящего на экране. Подобный подход был свойственен картинам, снимавшимся в военное время («Радуга», «Она защищает Родину», «Зоя»), обуславливался требованием эпохи, когда кинематограф служил средством пропаганды и призывал к беспощадной борьбе с врагом. В дальнейшем в советском кино — за редким исключением вроде «Иванова детства» — сложилась норма изображения «бесполого», облегченного варианта войны, исключающая акцент на тяжелом быте или демонстрацию насилия. Климов хотел перечеркнуть подобную традицию, поскольку она идеализировала войну, не давала зрителю понимания того, что это такое на самом деле: «Чтобы бытовое сознание стряхнуть, поднять зрителя к высокому сознанию, то есть вернуть его к его сути, необходимо потрясение». И не случайно, комментируя позже кульминационную сцену сожжения жителей деревни, режиссер говорил: «Это непридуманное насилие, такое было. Мы только отражаем то, что было». Конечная же цель такого гиперреализма заключалась не в «пропаганде эстетики грязи» или «смаковании», в чем режиссера упрекали некоторые, а в протесте против насилия. В то же время надо отметить, что Климову хватило вкуса, и «заглядывая в глубины ада», он выдержал ту грань, за которой кино действительно было бы уже невозможно смотреть.

Стремление шокировать и показать правду отразилось на многих вещах. Например, сцена перехода через болото снималась на реальном торфяном болоте — камера располагалась на плавучей платформе, а актеры без какой-либо страховки, буквально утопая, были вынуждены продираться через вязкую жижу по острым корягам на дне. Костюмы героев почти не шились, а на основании хроники и свидетельств подбирались подлинные, оставшиеся со времен войны. Более того, что большая редкость, все актеры, в том числе многочисленная массовка, были подстрижены в соответствие с временем действия. Грим ожогов лица и тела старосты создавался на основе наблюдений в ожоговом центре института им. Вишневского в Москве. Было разработано несколько вариантов, на нанесение каждого из которых уходило по несколько часов. Бутафорская кровь использовалась не советского производства, а более реалистичная венгерская. Также бралась реальная кровь со скотобоен и пунктов переливания. Другой пример шокирующего метода достижения реалистичности, который не раз ставили Климову в упрек — убийство во время съемок коровы. В сцене обстрела героев в поле одна из пуль (использовались настоящие трассирующие пули) попала в животное, в результате оно так и скончалось на съемочной площадке. Правда, на всякий случай корова была специально подобрана уже больная. Также нельзя не отметить снятую в рапиде сцену бомбардировки партизанского лагеря. Взрывы в ней вызывают подлинный инстинктивный ужас, поскольку группа использовала не взрывпакеты, а настоящие боевые снаряды. 

«Иди и смотри» стала одной из первых советских картин, большая часть которой была снята с помощью стэдикама (оператор — Алексей Родионов), что во многом определило ее стилистику и атмосферу. Стэдикам делает камеру максимально подвижной, что вкупе с длинными кадрами придает повышенную реалистичность действию и усиливает иллюзию сопричастности происходящему. Климов добивается эффекта субъективности, заставляя зрителя буквально пережить военный опыт, прочувствовать, насколько это возможно, что такое настоящая война. Но в то же время плавность движения камеры придает противоположный эффект беспристрастной, аналитичной фиксации кошмара глазами как бы некой высшей силы. В итоге зритель оказывается одновременно и участником событий, и сторонним наблюдателем. Эффект стал реализацией идеи режиссера о «сверхкино», выходящем за привычные рамки возможностей киноязыка. Как говорил по этому поводу Климов (с присущим ему максимализмом): «Я за “сверхкино”, когда надо срывать коросту с оплывших жиром душ».

Также режиссер рассматривал фильм как «сквозной крупный план героя». Исследуя влияние войны на человека, Климов в деталях фиксирует изменения главного персонажа, рефреном, буквально через эпизод показывая его крупные планы. Режиссер считал такой прием относительно простым, но эффективным: «Мы сознательно избегали всех мыслимых ухищрений — световых, звуковых, ракурсных, ставя своей целью просто зафиксировать то, что являет собой человек в данный момент». На наших глазах жизнерадостный наивный мальчик, в романтических тонах представляющий себе будни партизанского отряда, превращается в глубокого, поседевшего и морщинистого старика. По тому же принципу «вглядывания» в героев, во время диалогов в фильме почти отсутствует съемка из-за плеча — актеры обращены прямо в камеру, а значит и к зрителю.

Фильм принципиально снимался в цвете. Хотя Климов признавал, что мы привыкли видеть войну, особенно если речь идет о ее реалистичном воплощении, черно-белой. Цветом режиссер хотел передать вечное богатство красок мира и природы. Одновременно он создавал контраст с помощью реквизита, построек, одежды героев, в том числе жителей, партизан и карателей. Все это специально фактурилось и нивелировалось по тону, лишалось красочности и приобретало мрачный характер.

 

Особого внимания заслуживает звуковое оформление картины. Задумывая в свое время так и не реализовавшийся проект «Вымыслы», Климов хотел добиться такого эффекта пространства, чтобы оно казалось живым, дышащим, активным в той же степени, что и герои-актеры. В итоге идея реализовалась в «Иди и смотри». Только если в сказочных «Вымыслах» пространство должно было сообщать радостную, светлую атмосферу, в фильме о войне от него веет тревогой и смертью. Собственно, присутствие немцев и исходящая от них угроза долгое время ощущаются лишь через косвенные признаки, в том числе создаваемые звуком. Так описывал сам режиссер необходимый ему эффект: «Весь этот мир постепенно населялся невидимым, давящим ужасом. Каждое произведение божественной природы вдруг начинало источать из себя опасность, таило смерть». Во многом этого эффекта удается добиться именно благодаря звуковому сопровождению. Климовым и звукооператором Виктором Морсом активно используются всевозможные шумы: рычание двигателей, голоса птиц, жужжание насекомых, свистящий гул, возникающий после сцены бомбардировки, дыхание героя, колокольный звон, церковное пение, искаженные речи Гитлера, песня Любови Орловой из фильма «Цирк». Все это сталкивается с исполняемой словно бы на расстроенных инструментах музыкой Моцарта, Штрауса и Вагнера. Сливаясь, звуки формируют зловещую симфонию апокалипсиса, эффектно дополняющую страшный визуальный ряд.