Драматургия: сатирическая притча-матрешка
После выхода «Тристаны» в 1970 году испанский отец кинематографического сюрреализма Луис Бунюэль жил в Париже и оказался перед дилеммой: то ли перестать снимать фильмы во избежание бесконечных самоповторов, то ли творчески переосмыслить саму тему повторения, сделав повторяющиеся действия основой для новой картины. Своими мыслями режиссер поделился с продюсером Сержем Зильберманом, с которым в 60-е работал над «Дневником горничной» и «Млечным путем». Тот рассказал Бунюэлю историю, послужившую завязкой для «Скромного обаяния буржуазии».
По легенде, однажды Зильберман пригласил друзей к себе на ужин, но забыл предупредить жену о скором визите, а в назначенный вечер и вовсе ушел по другим делам. В итоге гостей встретила ни о чем не подозревающая супруга, которая уже поела, надела пижаму и готовилась отойти ко сну.
Кадр из фильма «Скромное обаяние буржуазии»
Получив материал для первой сцены, Бунюэль решил сделать невозможность некоей компании приличных людей вместе поужинать двигателем повествования, а причины фатального гастрономического невезения — все более неожиданными для каждой новой встречи. В результате, сценарий, в полной мере соответствующий данной концепции, получился у режиссера и его соавтора — драматурга Жан-Клода Карьера — с пятого раза.
Драматургическая структура здесь уподобляется русской матрешке, где внутри очередной будничной сцены с попыткой героев поесть оказывается непредсказуемое препятствие, упакованное то в форму странной внефабульной истории, то в сон одного из персонажей, а то и вовсе — в сон во сне. Причем, чем дальше высокопоставленные буржуа от своей заветной цели, тем более зыбкой, абсурдной и пугающей становится их реальность.
Вторая после неудачи в доме Сенешалей попытка поужинать приводит компанию в ресторан со странным названием «Гусарская сумка», где аппетит дипломатов и их спутниц портит покойный хозяин заведения, лежащий в гробу в соседнем зале. С танатосом традиционно соседствует эрос, и следующий обед не удается, потому что Сенешали игнорируют гостей, предаваясь плотским утехам в своем саду. Далее число пикантных моментов, равно как и визитеров из мира мертвых, растет в геометрической прогрессии — так жесткий критик капитализма Бунюэль показывает, что в представителях буржуазии не осталось ничего живого, кроме базовых инстинктов.
К последним относятся и проходящие через весь фильм еда и сон, с которыми у персонажей большие проблемы. Сны становятся все более кошмарными, трапезы не получаются, а значит — рушатся важнейшие ритуалы, придающие существованию представителей привилегированного сословия структуру и хоть какой-то смысл. Иначе говоря, вне условностей жизнь буржуазии превращается в полнейший хаос, возможный выход из которого — дорога в бескрайнем поле.
Кадр из фильма «Скромное обаяние буржуазии»
Кадр из фильма «Скромное обаяние буржуазии»
Кадр из фильма «Скромное обаяние буржуазии»
Впрочем, трактовок у упомянутой сцены может быть великое множество. Бунюэль в ней не то предрек уход капиталистического общества в никуда, не то посоветовал рабам условностей скинуть их оковы и выйти на тропу свободы, не то включил многозначительный эпизод в трудночитаемое кинополотно, чтобы еще больше запутать зрителя, склонного искать рациональную логику в сюрреализме. В любом случае, «дорожная сцена» работает на усиление притчевого характера сатирического повествования, в котором объектом критики становится не только буржуазия, но и армия, полиция, власть и церковь.
Бунюэль рисует реальность, в которой военные курят марихуану, полицейские упиваются пытками заключенных, министр внутренних дел покрывает преступников, а священник без зазрения совести стреляет в смертельно больного, много лет назад отравившего его родителей. На этом фоне связь посла вымышленной республики Миранда с наркомафией и женой дружественного коллеги не кажется чем-то из ряда вон выходящим. Да и сам Бунюэль воспринимается весьма гуманным автором, ведь истинной мизантропией в данном случае был бы суровый и не разбавленный реализм.
Кастинг: сначала — мужчины и звезды
Хотя сценарий был готов еще летом 1971 года, средства на постановку Зильберман смог собрать лишь к весне 72-го. Найти подходящих актеров для персонажей-мужчин Бунюэлю не составило труда. Он просто позвал исполнителей, с которыми работал ранее на те роли, которые, по мнению режиссера, наиболее соответствовали их внешности и темпераменту. Так Фернандо Рэй, сыгравший посла Миранды дона Рафаэля Акосту, и Мишель Пиколли, появившийся в образе министра внутренних дел, утвердили без проб. Впрочем, прослушивание Жан-Пьера Касселя тоже ограничилось единственным взглядом Бунюэля, после которого актера пригласили на роль Анри Сенешаля.
Луис Бунюэль и Фернандо Рэй
Сложнее дело обстояло с женским составом. Остановившись на кандидатурах Дельфин Сейриг и Стефан Одран, режиссер попросил актрис самостоятельно выбрать подходящие им роли. В результате их персонажи — Симона Тевено и Алиса Сенешаль — были несколько изменены по сравнению с первоначальным сценарием.
Дельфин Сейриг и Луис Бунюэль
На площадке Бунюэль не любил уделять много времени работе с актерами, ограничиваясь лишь техническими и физическими инструкциями. Именно поэтому мастер старался заранее позаботиться, чтобы исполнитель был максимально органичен персонажу.
Визуальное решение: подвижная камера, обманчивый гламур, «социальный костюм», религиозная символика и насекомые
Облегчить работу с актерами Бунюэлю, которому с годами стало труднее перемещаться по площадке и давать указания, помогло использование видеокамеры и просмотрового монитора. Теперь мэтр мог поправить кадр, не поднимаясь с кресла, а также свести к минимуму участие в своем самом ненавистном занятии — монтаже во время постпродакшна (за него отвечала Элен Племянников). Кроме того, благодаря тому, что Эдмон Ришар применил новые для Бунюэля технологии — операторский кран, подвижную камеру и трэвеллинг — обогатился и визуальный стиль режиссера. «Скромное обаяние буржуазии» отличается более длинными кадрами, обилием наездов, дополнивших статичные крупные планы, и разнообразием ракурсов съемки.
Луис Бунюэль на съемках фильма «Скромное обаяние буржуазии»
В создании эстетического облика фильма, во многом напоминающего «оживший портрет в интерьере», большую роль играет и собственно интерьер, блестяще стилизованный титулованным художником-постановщиком Пьером Гюффруа. В первую очередь обращает на себя внимание желание героев подчеркнуть свою статусность. Сенешали предпочитают использовать в этих целях колонны, Акоста — золоченые рамы зеркал и картин (преимущественно пейзажей) и прочие золотые предметы декора (министр, впрочем, имеет схожие эстетические пристрастия).
Полковник, насколько ему хватает вкуса, также стремится окружить себя роскошью — будь то портреты аристократов и полководцев на стенах, экзотические скульптуры из Индии и Африки или знаменитая треуголка Наполеона Бонапарта. Данный атрибут, по всей видимости, призван напомнить зрителю о некогда революционных устремлениях буржуазии.
На съемках фильма «Скромное обаяние буржуазии»
Навязчивое стремление персонажей соответствовать своему высокому общественному положению проявляется и в костюмах, филигранно подобранных Жаклин Гуйо. Причем дело тут не столько в тяге к роскоши, а в неспособности существовать вне условностей и идентифицировать себя и окружающих вне социального камуфляжа.
Яркий пример — Алиса Сенешаль, которая сначала не может есть, оказавшись в неподобающей для ужина одежде, затем обнажает животную сущность, испортив прическу и платье после пикантного выхода с мужем на природу, а потом — не может узнать священника, когда тот вместо рясы носит костюм садовника.
Случай епископа, впрочем, еще более клинический. Потеряв в детстве родителей, которых отравил садовник, повзрослевший Дюфур делает из этой профессии и ее атрибутов настоящий фетиш, подтверждая таким образом фрейдистскую теорию о подсознательном желании ребенка убить своих родителей. Сама же склонность священника к переодеванию, своего рода обману, отражает недоверие режиссера к церкви. Как известно, Бунюэль всегда был атеистом, но очень интересовался религией, ставшей для него одним из важнейших объектов творческого исследования, но никак не поводом уверовать. Собственно, мысль, что набожность — это, зачастую, лишь одна из удобных социальных масок, подтверждает и обилие распятий в жилищах героев, праведность которых вызывает большие сомнения.
На съемках фильма «Скромное обаяние буржуазии»
Впрочем, слишком доверять не стоит и создателю ленты, который намеренно сбивает зрителя с толку с помощью привычной яркой картинки в стиле классического гламурного Голливуда. «Техниколоровое» цветовое решение и элегантные наряды буржуазных персонажей усыпляют зрительское внимание, усиливая диссонанс, возникающий при появлении оживших мертвецов, крови или тараканов. Последняя деталь красноречивее прочих сообщает аудитории, что перед ней фильм Луиса Бунюэля, ведь без насекомых не обходится ни одна киноработа режиссера, с юных лет увлекавшегося инсектологией.
На съемках фильма «Скромное обаяние буржуазии»
Личными для автора были и некоторые образы, возникающие во снах, из которых соткана значительная часть картины. Так когда-то самому Бунюэлю снилось, что он забыл свои реплики, стоя на сцене; что он встретил на улице покойного кузена и что увидел своих мертвых родителей после пробуждения, которое на самом деле еще не наступило. Упомянутый эпизод в театре, к слову, отражает мысль, что вся жизнь главных героев ленты — это, по сути, плохо поставленный спектакль.
Звуковое сопровождение: говорящие шумы
Собственно, проблемы с коммуникацией, показанные в «театральной сцене», находят воплощение и в звуковом оформлении фильма. Диалоги героев то и дело прерываются посторонними шумами. Причем самих участников разговоров этот факт совершенно не волнует, ведь их коммуникация — всего лишь ритуал, не имеющий особого значения. Так Акосту совершенно не интересует речь террористки о Мао, и ее заглушает сирена. Рассказ Епископа о Лазаре не слушает никто из сидящих за столом в доме Сенешалей, и его перекрывают взрывы. Слова комиссара, в свою очередь, не интересуют ни министра, разговаривающего с ним по телефону под шум пролетающего самолета, ни капрала, зашедшего в участок и услышавшего лишь стук печатной машинки. Зрителю же остается слушать стук каблуков уходящей в неизвестном направлении буржуазии, вглядываясь в финальные титры и пытаясь разгадать не устаревающее послание Луиса Бунюэля.