— Московской школе нового кино почти два года. Как бы вы оценили развитие школы за это время?
— Для того чтобы в полной мере ответить на этот вопрос, нужно быть объективным, а я не могу быть объективным. Но если все-таки попробовать оценить себя со стороны, то скажу, что мы прошли огромный путь. При этом на самом деле, мы еще не приблизились и к середине горы, на которую хотим взобраться. Подспорьем, конечно, является то, что все мы, кто работает в школе, из индустрии и давно друг друга знаем. Да, у нас сложился определенный образ, нам есть чем гордиться, есть чем хвастаться и есть, что исправлять. В общем, я четко осознаю, что нам еще работать и работать.
— До отечественной индустрии, кажется, наконец-то докатился сериальный бум. Каково, на ваш взгляд, его значение, и будет ли школа работать в соответствующем направлении?
— Сериальный бум это хорошо. То есть, с одной стороны, наши сериалы это, конечно, кошмар, потому что в них все шаблонно – у авторов нет времени на настоящую работу, на поиск, на творчество. С другой стороны, пример успешных западных сериалов показателен – лучшие из них не уступают кино, а в чем-то даже его превосходят. Вот и у нас в этом направлении начали двигаться, и, думаю, сегодня уходит время ремесленников-штамповщиков. Люди, кажется, начинают понимать, что важен продукт, создаваемый руками, а значит, нужны художники, которые со своим вкусом сделают вещь, пусть и ширпотребную, но находящуюся совершенно на ином уровне. Что касается нас, то в том числе и поэтому мы нацелены готовить художников, а не ремесленников.
— А как вы считаете, любого можно сделать художником?
— Вы знаете, режиссуре можно научить за четыре месяца, даже за три. Сухо, тупо объяснить, что и как. Но режиссером человек после этого не станет, он лишь наберет знания, полезные для режиссера. То есть режиссер – это не набор знаний, это состояние, некое горение, которое не дает возможным жить другой жизнью. Это горение заставляет вставать посреди ночи и работать, сутками не спать, не есть, скакать по каким-то горам, всеми правдами и неправдами искать огромные деньги, которые потом сжигать просто в воздух, ради некой материи на пленке. Это ненормальный мир, безумие абсолютное (смеется). Тем более в нашей стране. Если за рубежом кино – это бизнес, то у нас – это или коммерция, или вот такое вот безумие. Вот поэтому к нам не попадает просто любой человек, пришедший с улицы и заявивший, что готов платить. Его сама атмосфера вытолкнет. Но в то же время даже если человек после нас не станет режиссером или оператором, внутри он все равно будет воспитан как художник. Это гуманизация, и она в принципе улучшает мир, я думаю.
— Ну а каковы непосредственно ваши критерии отсева желающих учиться?
— Первый критерий – это наш манифест. Второй – соответствие выбранной профессии. Если я вижу, что человек не подходит, то я лучше откажу. Вот, например, ко мне приходит на собеседование мальчик 27 лет. С папой. На продюсера. Я сразу говорю: «Это не ваше, если вы в 27 лет ходите с папой». Или приходит девочка, хочет стать вторым режиссером, чтобы потом вырасти в режиссера. Но дело в том, что из второго режиссера проще стать продюсером, чем режиссером – такова специфика этой профессии. То есть, я считаю, что не надо тратить деньги и время на то, что вам не нужно.
— А что касается преподавателей, каковы критерии их выбора?
— Нашим преподавателям необходимо определенное сочетание качеств. Прежде всего, человек должен подходить под формат школы, который есть и который известен. Затем важно сочетание личностных характеристик, в том числе умение и желание быть рассказчиком. Бывает, человек интересен в творчестве, но скучен в жизни, не готов поделиться тем, что у него есть. Или, скажем, есть хорошие операторы, но ужасные рассказчики или нехаризматичные личности. Поэтому, когда я задумывался об операторском факультете, сразу решил затащить к нам Олега Лукичева. Еще нам, в общем-то, плевать на академичность знаний, нам важен вкус, понимание предмета, умение. У нас, кстати, несколько педагогов не заканчивали никакие ВУЗы. Того же Олега Лукичева из ВГИКа выгнали, или вот Андрей Звягинцев, у которого будет курс режиссерского мастерства, не учился во ВГИКе.
— В этом году у школы появилось три новых факультета: режиссеров монтажа, продюсеров и вторых режиссеров. С чем связано их создание и в чем их особенность в рамках МШНК?
— Эти факультеты мной особенно любимы, я их вынашивал, холил и лелеял. Почему? У нас в стране нет кинобизнеса. С моей точки зрения, он появляется, когда есть, что называется, вторые профессии. У нас же чудовищный перекос – работать не с кем, все хотят быть либо режиссерами, либо актерами. Конкурс на актерский факультет – 460 человек на 25 мест. На режиссерский – 160 на 30. И это общероссийский показатель.
Но, повторюсь, кино и бизнес состоятся только тогда, когда будут профессионалы: гаферы, дольщики, режиссеры монтажа, вторые режиссеры, художники по гриму, продюсеры, только не генеральные, а исполнительные, линейные, ассоциативные. Но на такие факультеты меньше всего людей. Например, на вторых режиссеров – где-то 24 желающих на 15 мест. Это мало.
Что касается особенностей. Скажу на примере продюсеров. Я хочу, чтобы продюсер не был бухгалтером. Во ВГИКе готовят директоров, т.е. тех же бухгалтеров, которые умеют считать, составлять сметы, но не более, за редким исключением. Другая киношкола, наши «друзья», готовят таких американизированных персонажей, которые как бы несут штамп западного образования. Но дело в том, что у нас специфическая страна, и западные стандарты тут не всегда подходят. Вот у нас не получается снимать боевики. То же самое с фантастикой. Видно, что мы пыжимся и не дотягиваем.
Почему? Да просто нет индустрии, для возникновения которой нужны поколения. Зато у нас гениально получается психологическое кино. Потому что это наше, это наша специфика, на такое кино насмотрены поколения людей, которые знают как его делать. Исходя из этого, нам бы хотелось воспитать продюсеров, которые будут разговаривать на одном языке с нашими режиссерами, будут сотворцами, будут понимать специфику России и одновременно – специфику хорошего качественного кино, будут иметь вкус, а не будут колхозниками.
Кстати, у нас зачастую недооценивают западных продюсеров, считая их денежными мешками. Но самые успешные из них – это безумно образованные люди, прочитавшие немыслимое количество книг и посмотревшие еще большее количество фильмов. Не случайно, что многие из них вышли из киношных или гуманитарных профессий, но никто не вышел непосредственно из продюсерского цеха. Один из самых успешных наших продюсеров – бывший режиссер-документалист, господин Роднянский. Или Мокрицкая – бывший редактор. Почему они более успешны, чем экономисты? Потому что они сами творцы, в них есть свойственная творцам легкость, аферизм, гармония, знание жизни, знание искусства.
— Вы сказали о необходимости людям в индустрии говорить на одном языке. Как вы этого добиваетесь в процессе обучения?
— К примеру, мы делаем общие лекции. Через них формируется понимание одного языка, одного кода и, в конечном счете, единого эстетического пространства. История кино, история живописи, фотография, архитектура – очень важно, чтобы люди, знали эти сферы и, произнося кодовые слова, понимали друг друга. Грубо говоря, я хочу, чтобы у меня свет был как у «малых голландцев», и меня понимают. Если группа знает кодовые слова, она может все вообще. Ну, это идеализм, конечно (смеется).
— Как бы вы тогда определили главную цель МШНК?
— Наша глобальная миссия – подготовить таких камикадзе, которые смогут подорвать текущую ситуацию в нашем кино. Это необходимо, потому что в основном у нас в кино существует два направления. С одной стороны те, кто снимает старое советское кино. Но это же издевательство. Эстетически снимать сегодня так, как снимали в Советском Союзе – нельзя. Нельзя сегодня снять «Зеркало», потому что у него было свое время. Второе направление – те, кто пытается делать голливудское кино. Но для этого нужна индустрия, которой нет. Поэтому получаются фильмы-инвалиды, им всегда чего-то не хватает. Европейское кино тоже нельзя копировать, потому что оно подразумевает наличие определенных философско-культурных кодов внутри. Исходя из этих направлений, можно сказать, что российского кино нет. Есть отдельные вспышки, но глобально его нет. А значит, нет и своего почерка, как, скажем, у Берлинской школы, «Догмы», о которых говоришь, и сразу возникает целый культурный пласт. Этот провал у нас в принципе тянется с 80-х годов. До этого была критическая масса талантливых людей, ярких, с очень хорошим вкусом, желавших и умевших сделать что-то новое. Сейчас – сплошная импотенция. Недавно был на фестивале «Короче». Я так хотел увидеть что-то новое, яркое, но не увидел даже попыток это сделать.
— На ваш взгляд, почему не происходит какого-то творческого скачка?
— Прежде всего, наше кино развращают и даже убивают государственные деньги. Максимум, что государство может сделать, я считаю, это ввести квотирование, а дальше пусть кино само живет. У нас продюсер получает государственные деньги, снимает на них, зарабатывает, и снова приходит к государству с нулем. Тем более что деньги получают в основном так называемые лидеры кинопроката, а это одни и те же лица. Но господдержку для дебютов я бы оставил.
— А что делается в МШНК, чтобы побороть эту импотенцию отечественного кинематографа?
— Мы ищем новый язык, новую форму, новую реальность. Мы пытаемся понять, как вообще снимать кино в России. Наша страна – очень сложное для съемок пространство, здесь удивительным образом даже по картинке все разваливается. Скажем, когда мы ставим камеру в деревне в Армении – сразу есть перспектива, первый-второй-третий-четвертый планы и т.д. Или мы снимали в Болгарии в цыганском гетто. Бедность ужаснейшая, но она не такая как у нас – она киногеничнее, пластичнее, в ней есть жизнь, а где есть жизнь, там нет депрессии. Ставим камеру у нас в деревне – сразу хочется напиться от тоски. Как снимать в России, не впадая в это состоянии тоски и депрессии? Вот этим мы и заняты. Но, мы не говорим, что знаем как нужно, мы только знаем, как не нужно. А это уже хорошо.
Мы пытаемся понять, как вообще снимать кино в России. Наша страна – очень сложное для съемок пространство, здесь удивительным образом даже по картинке все разваливается.
— По словам Дмитрия Мамулии школа со временем превратится в самостоятельное производство. Как вы оцениваете эту перспективу?
— Ну, основная наша задача – коллаборировать всех со всеми. На тех же общих лекциях, как я уже говорил, все сходятся друг с другом. Но что касается производства, сейчас мы не можем в должном объеме его раскачать, просто по техническим причинам. У нас есть минимальный набор технических средств: монтажная станция, камеры, свет, звук. Но пока все это не в тех объемах, в каких хотелось бы. Конечно, я мечтаю, чтобы у нас был полностью свой продакшн. Также я хотел бы наладить коллаборационный продакшн. Под этим я имею ввиду, чтобы мой студент мог поехать в Балтийскую киношколу и взять там оператора, затем поехать в Берлинскую киношколу и там взять директора, потом в La Femis найти актера, и наконец, всем вместе приехать в Сербию и снять там кино. Вот это мой идеалистический киномир. Но на это нужно время, а как мы говорили в начале, нам всего два года. Пока что к нам из La Femis приезжали педагоги, из Берлинской киношколы и Балтийской – студенты, а наши ездили к ним. Да, во многом мы идем на ощупь, поскольку точно не знаем, как. Это нам вменяют в вину, мол, мы несистемные. Но, мне кажется, в этом и есть наша жизнь.
— Киношкол сегодня огромное количество. Какова конкуренция в этой сфере?
— Вы знаете, я считаю, что мы не конкуренты друг другу. Мы находимся на таком абсолютно сыром поле, где впрямую конкурировать не придется еще долго. А – мы разные, Б – столь велик объем необходимых в кино людей, что на заполнение этого вакуума еще нужно пять-шесть школ, как минимум. Я бы говорил не о конкуренции, а о других проблемах. К примеру, печально, что существует не так много киношкол, которые действительно можно назвать киношколами – есть откровенные фейки. Также печально, что мы все не выстраиваемся в некую взаимообменивающуюся структуру. Но, в конце концов, нам все это не так важно. Мы ни у кого ничего не просим и двигаемся сами.
— В завершении вопрос от участников конкурса на курс режиссуры монтажа. Каковы ваши критерии оценки работ?
— Я сейчас отборщик швейцарского кинофестиваля shnit, смотрю бесчисленное количество короткометражных картин со всей Европы. И я поймал себя на мысли, что все очень шаблонно: маленькое развитие, большой диалог, финал. Когда смотришь одну за другой такие картины, начинаешь их ненавидеть. Лишь пара работ выходит за рамки этой схемы, и потому вызывает у меня восторг. То есть мне хочется чего-то неожиданного, нестандартного. Как это относится к режиссерам монтажа?
Расскажу мою любимую байку. Советские документалисты сняли фильм о людях на море, как народ отдыхает, ест мороженое, гуляет, купается, по горам катается на канатной дорожке и т.д. Смотрят фильм – говно, посылать на западный фестиваль нельзя. Зовут режиссера монтажа, тот требует ящик коньяка, запирается на две недели в монтажной, что-то подснимает, и выдает фильм. Кино побеждает на всех возможных фестивалях. В чем дело? Люди также купаются, загорают, катаются на канатной дорожке, но неожиданно мы видим канат и ниточку – бам!.. И дальше снова – люди купаются, отдыхают, гуляют, а тем временем ниточка – бам!.. И так далее. Любопытно, что история заканчивается ничем – непонятно, то ли канат оборвался, и произошла ужасная трагедия, то ли все починили. Но главное тут другое – режиссер монтажа одной деталью изменил весь фильм. Вот чего-то такого я и жду от участников конкурса.