​«О фильме надо судить спустя тридцать лет после его выхода»

Станислав Сергеевич Говорухин – личность неоднозначная. С одной стороны, он кинорежиссёр, актёр, с другой – политик, депутат ГД РФ. Он снял «Место встречи изменить нельзя», он же поставил подпись под так называемым «законом о запрете мата». Он снимает и легкие приключенческие фильмы, и обвинительные документалки. Он выступает за запрет голливудских фильмов, и он же снимает ремейк французской классики.

 
Председатель комитета Государственной Думы РФ по культуре встретился с журналистами, чтобы рассказать о своём новом фильме «Weekend» (или «Уик-енд», так и непонятно, как правильно писать название этого фильма), являющимся ремейком классического «Лифта на эшафот» Луи Маля, хотя сам режиссёр предпочитает писать «по роману Ноэля Калефа». Признаться, чуть ли не каждую фразу Станислава Сергеевича, произнесённую на встрече, хочется прокомментировать, но из уважения к мэтру мы просто дадим слово самому кинорежиссёру.
 

Я показал «Weekend» уже на открытии «Кинотавра» ещё два года назад, и перед этим было несколько просмотров на «Мосфильме», я проверял, какова реакция. Окончательно работа над ним завершилась год назад. Но, честно говоря, судьба моего фильма меня мало интересует после того, как я его сделал. Конечно, я бы хотел, чтобы его посмотрели как можно больше зрителей, но для этого нужно вбухать огромные деньги на рекламу. Порой денег, потраченных на рекламу, нужно больше, чем на производство фильма. Вы можете сами привести примеры, когда вас заставили пойти в кино из-за бешеной многомиллионной рекламы.
 
Я уже даже забыл, о чём он. Но он не о правосудии. Я нисколько не кокетничаю. Я поставил себе задачу: снять увлекательное кино, фильм, во время которого никому не захотелось бы убежать в туалет или смотреть в телефоне, сколько осталось времени. Вот и вся моя задача. Как правило, я во всех остальных своих фильмах ставлю перед собой только такую цель.
 
Он чёрно-белый, потому что он снят в стиле «нуар». В конце 50-х — начале 60-х был такой стиль «нуар», особенно много его снимали во Франции. Это не значит, что он чёрный в том смысле, что мрачный. Я сегодня в «Комсомольской правде» прочёл анекдот. Как вы думаете, какая будет надпись на экране перед фильмом, в котором есть убийства, кровь, маньяки, изнасилования? «В фильме содержатся сцены табакокурения».
 

Есть слова, которые в русской транскрипции выглядят некрасиво. Я недавно видел название: «Велком Хом». «Вел-ком». Я сначала даже вздрогнул: что это? Про велосипед? Странно и отталкивающе. А вот «Weekend» нормально смотрится. Я бы писал и в русской, и в английской транскрипции. Но ведь всё равно будут придираться.
 

Вы хотите знать, что я говорил о голливудском кино? Могу дословно повторить. Я считаю, что у нас излишнее количество голливудской продукции. Не американского кинематографа, а именно голливудского, потому что это разные вещи. Вместе с тем мы не имеем полной картины, что делается в мировой кинематографии, на наших экранах не хватает западного кино. Какие бы у нас ни были отношения с Евросоюзом, всё равно у них очень сильная кинематография, и мы должны иметь о ней представление. Там производится множество фильмов не только авторских, например, Ларса фон Триера, но и таких же развлекательных, занимательных, как и в Голливуде. У нас много говорили и говорят о квотировании. Но невозможно сделать так, чтобы американского кино у нас было 60-70 процентов, а остальное – отечественное, потому что российского кино нет в достаточном количестве. Мы выпускаем около 60-70 фильмов в год, 50% из которых вообще не предназначено для показа широкой публике. И я предлагаю поставить вопрос по-другому, сократить количество голливудских фильмов за счёт западной кинематографии, великолепных корейских, японских, иранских фильмов и так далее. По-моему, вопрос поставлен корректно, я прекрасно себе представляю, что это сделать у нас фактически невозможно, потому что многие нити нашего кинопроката в руках американцев.
 
Я могу судить об иранском кино только по фестивалям. Я слежу за прессой и вижу, что иранский кинематограф часто побеждает. Вот вы видели какие-нибудь корейские фильмы? Даже я, человек, который мало смотрит иностранное кино, видел несколько совершенно потрясающих корейских и гонконгских фильмов. Не знаю, как заставить людей смотреть это кино, это не моя забота, для этого есть прокатчики. Да и кроме того, зачем вы придаёте такое значение моим словам? Это одна из идей, брошенная мимоходом. Хотите – прислушивайтесь к моим словам, хотите – нет. Я же не Владимир Владимирович Путин, я оговорился, и тут же со всех сторон охают и ахают, как будто я имею право запретить что-то или изменить ход событий.
 

Я работаю над новым фильмом, это сценарий по мотивам Сергея Довлатова. В основу легла его книжка «Компромисс». Это судьба журналиста, похожего на Довлатова, с примерно похожей судьбой. У нас дело происходит в шестидесятые годы, а именно когда американцы полетели на Луну, 21 июля 1969 года. Это, совершенно очевидно, конец оттепели. Фильм так и называется «Конец прекрасной эпохи». Под «прекрасной эпохой» и Довлатов, у которого есть статья с таким названием, и Бродский, который написал такое стихотворение, подразумевали те полтора десятилетия после XX съезда партии в 1956 году до, примерно, ввода войск в Чехословакию. Вспомните этот период. Откуда ни возьмись появилась потрясающая литература. Вы, нынешние журналисты, читаете мало, но в эти годы родилась богатейшая литература, которую я и сегодня перечитываю бесконечно. Это и «ветеранская» проза, начиная с Виктора Некрасова, и городская проза, ярким представителем которой был Юрий Трифонов, и «деревенщики»: Распутин, Белов, Астафьев, Абрамов. Целая плеяда блестящих поэтов: Евтушенко, Рождественский, Ахмадуллина, Вознесенский, Окуджава, Высоцкий. «Современник» появился, «Таганка», товстоноговский БДТ. Ван Клиберн, первый спутник, человек в космосе…
 
Это вот то, о чём Пушкин писал после победы над Наполеоном: «как сильно билось русское сердце при слове Отечество». Хотя Бродский с Довлатовым называли это время «прекрасной эпохой» немного иронически, понимая, что в это время был Новочеркасск, Будапешт, берлинское восстание и прочее, и прочее. Не знаю, найдём ли мы зрителей для этого фильма. Те зрители, для кого мы снимали, в кино уже не ходят и, если не поумирали, то шибко состарились.
 

Планов у нас много. Во-первых, мы готовим закон о культуре, без которого страна живёт много лет. В частности, обсуждение государственной политики в области культуры ляжет в основу подготавливаемого закона о культуре, потому что культура нуждается в заботе государства. Во-вторых, есть более мелкие задачи, которые необходимо выполнить. Сейчас проходит инвентаризация ялтинской киностудии. Потом закон о меценатстве, закон о ввозе и вывозе культурных ценностей и так далее. Я вас утомлю, если буду перечислять все законы, над которыми мы собираемся работать.
 

Могу сказать одно. У меня к Мединскому множество претензий, как и у всякого кинематографиста, но на мой взгляд, это самый сильный и интересный министр культуры последних… ну где-то десяти лет. Мне он очень нравится. Я могу устроить ему и скандалы, и предъявить серьёзные претензии, но мне кажется, что Владимир Ростиславович знает, что делает. Человек на своём месте.
 

Я не понимаю, зачем нужно ругаться в кино. У меня ни в одном фильме никто не ругается. И у Чехова никто не ругается, и у Толстого. Хотя сегодня все: «А вот у Льва Николаевича, помните, егерь на охоте кричит графу… Кутузов перед солдатами говорит: “А никто не звал его, и поделом ему, вот поэтому мы его мордой в дерьмо”». Ну только я помягче сказал, но разве это ругательство? Это вполне литературное выражение. Что вы каждый раз мне в этой полемике почему-то приводите в пример Пушкина, Толстого, Достоевского. Я наизусть знаю русскую классику, потому что я уже лет двадцать вообще не могу ничего читать из того, что пишут, хотя читаю всё. Я перечитываю Тургенева, Достоевского, Чехова и Толстого. И как бы я ни старался, ни один из героев моих фильмов не мог выругаться. В этом не было никакой необходимости. Меня этот закон никак не задевает.
 
Не очень давно, меня просят зайти к нашей бухгалтерше. Я захожу. Сидит бледная женщина: «Станислав Сергеевич, вот посмотрите, я купила внучке подарок», — и протягивает мне книгу. Сказки, детские сказки. Я открываю, читаю первую строку: «Давно это было, когда ещё и ножей не было, хреном говядину рубили». Только не хреном, естественно, а вы сами догадались, чем. И дальше мат-перемат. Это она купила внучке, и на книжке не было никакого предупреждения. Это знаменитые «Заветные сказки» Афанасьева. Раньше можно было в Ленинской библиотеке получить, почитать. Сегодня после принятия закона эта книжка тоже будет продаваться, но будет стоять на полке в целлофановой обложке с надписью: «В книжке содержится нецензурная брань». Бабушка внучке уже её не купит. Вот в чём смысл этого закона.
 

Год назад мы приняли закон о ежегодном докладе министра культуры Федеральному Собранию о состоянии культуры в нашей стране. Там написано, что у нас тридцать киностудий, но очень запутанно. Частные киностудии, государственные… На самом деле, мы можем пересчитать большие студии по пальцам. «Мосфильм», «Ленфильм», «Студия Горького»… Теперь у нас будет «Ялтинская киностудия». Совершенно очевидно, что эта кинематографическая Мекка заработает. За это взялся и президент, и Союз кинематографистов. Никита Михалков на встрече в Ялте уже докладывал, что сделано и что будет сделано. Я думаю, что в скором времени – буквально со следующего года – Ялта будет похожа на ту Ялту, какая у нас была лет тридцать назад, когда одновременно летом в городе снимали по десять-двенадцать киногрупп. 
 

Кино должно быть – и будет – таким, каким будет зритель. Кино – вещь коммерческая. Чтобы зритель его смотрел, нужно делать его именно для этого зрителя. Вот его и делают. Комедии с юмором ниже плинтуса. Сюжеты – такие, какие может воспринять полуграмотная молодёжь, которая сегодня заполняет кинотеатры на 90%. Таким вот и будет кино. И не только у нас, но и во всём мире. В Америке тоже такие же тупые подростки сидят в кинотеатрах. Разве можно нынешнее голливудское кино сравнить с голливудскими фильмами двадцати- или тридцатилетней давности? Это совершенно другой уровень. «Weekend» я снимал не для подростков. И мне совершенно неинтересно знать, понравится им этот фильм или нет.
 

Честно говоря, раньше я следил за критикой. Но поскольку все до одного мои фильмы кинокритики ругали, можете назвать любую картину, поэтому я постепенно потерял к этому интерес. Удовольствие читать критику перестало приносить, а там и привычка. Мне совершенно всё равно, что про меня напишут. Мне абсолютно неважно, успешен фильм или нет, что о нём напишут. Вот, например, мой дипломный фильм «Вертикаль», когда я его вижу – а его показывают каждый год – сердце моё переполняется радостью, потому что прошло около пятидесяти лет, а фильм живёт. Каждый год мне звонят с какого-нибудь канала и просят об интервью, потому что снимают программу про «Место встречи изменить нельзя». Вообще, о фильме надо судить через двадцать-тридцать лет. Сегодня можно судить о «Летят журавли», «Я шагаю по Москве» и так далее. Вот мой «Ворошиловский стрелок» размазали, над «Благословите женщину» издевались так, как трудно себе представить. Сколько времени прошло? А пройдёт ещё десяток лет, и они станут ещё лучше. Время всё ставит на свои места.