В прокат выходит социальная драма «Майор» режиссера Юрия Быкова, о полицейском, который по пути к жене в роддом сбивает на машине ребёнка и пытается это скрыть. Фильм участвовал в Каннском кинофестивале и получил три награды кинофестиваля в Шанхае. Мы поговорили с автором о его новой работе и о проблемах, с которыми сталкиваются кинематографисты в России.
— История в фильме «Майор» вымышленная, однако воспринимается как совершенно типичная. Отталкивались ли Вы от каких-то реальных событий, работая над картиной?
— По отдельности, да, отталкивался. Моя задача была взять и свести воедино несколько достаточно архетипичных, конфликтных, острых эпизодов, которые всем хорошо известны. Но в целом история придуманная.
— Можно ли говорить о вашей картине, как о портрете современного российского общества?
— Как минимум, поскольку мы снимали не о полицейских, а, скажем так, о российском менталитете, из-за которого все те проблемы, которые у нас есть, не могут решиться. Мы снимали картину о том, что страна разделена на очень маленькие группы по интересам. Внутри этих групп все друг друга ценят, уважают, любят и так далее, но за их пределами никакой ответственности, любви и всего остального положительного нет. Наша страна, в общем, довольно бандитская, живущая по пацанским понятиям, если хотите. Кодекс чести у людей действует только внутри того круга доверия, который им важен – семья, близкие, родные, друзья, – а дальше хоть трава не расти. Вот про это мы и снимали.
— Идею своего дебютного фильма «Жить» Вы однажды определили следующим образом: «Стране – конец, и очень скоро». В «Майоре» сохраняется тот же посыл?
— Да, конец, я считаю, уже наступил. Но это не значит, что ничего нет. Есть просто точка невозврата, которая, на вой взгляд, пройдена. Никто, однако, не отменяет того, что на пепелище одного всегда возникает и прорастает совершенно другое. Та страна, которая формировалась столетиями, конечно, находится в упадке, а то, что будет после – трудно прогнозировать. Сегодня воли жить не осталось, есть ощущение чего-то, что уже нельзя исправить, и поэтому все хватаются за спасительные островки под названием семья, круг доверия, пытаются создать себе максимальную зону комфорта, причем, сплошь и рядом за счёт других людей.
— Таким образом Вы стремитесь в большей степени говорить о современных наболевших проблемах или пытаетесь затронуть и вечные вопросы?
— Я пытаюсь говорить на какую-то острую социальную тематику, а она неразрывна с человеческими проблемами, которые и есть вечные. То есть затрагивается проблематика отношений между людьми в контексте нашего времени. Не случайно в обеих моих картинах центральные вопросы достаточно идентичны: что для тебя важнее, твоя собственная совесть или твоё желание жить?
Если же говорить про форму, то мне просто неинтересно снимать что-то историческое, футуристическое, это не моё. Мне не интересно изучать то, чего я не видел и чего я не увижу.
— В Ваших картинах присутствует довольно редкое сочетание сложных этических вопросов и остросюжетности, элементов арт-хаусного кино и жанрового. Вы сознательно совмещаете эти элементы, и существует ли при этом для Вас какая-то сложность?
— Сложности для меня нет никакой. Разные элементы я сочетаю, конечно, сознательно, потому что мне важна зрительская аудитория, в том смысле, что я не снимаю кино для профессионалов, для собственных коллег. Мне важно, чтобы картину смотрел зритель, потому что я поднимаю тему, которая, с моей точки зрения, должна какой-то общественный резонанс вызывать, а не просто внутрикулуарное обсуждение. Но для этого нужно говорить на языке зрителя. Если среднестатистический человек не посвящён в профессию, не искушён, то достучаться до него какими-то сложнорасшифровываемыми метафорами очень трудно. Поэтому с одной стороны я беру острую тематику, а с другой – применяю язык, методы и способы подачи достаточно простые, темпоритмичные, внятные. Это вызывает раздражение у коллег и у критиков, но тут уж, что называется, из двух зол выбираешь меньшее.
— А на Ваш взгляд остросоциальный кинематограф востребован современным российским зрителем?
— Я думаю, дело в том, что остросоциальный кинематограф достаточно редко появляется именно в такой форме, как у меня. Режиссёров, которые говорят на общечеловеческие темы, достаточно много. Но большинство из них не интересует ни аудитория, ни зритель. Зрителем востребовано то, что его цепляет за душу. А вот чтобы зацепить его за душу, опять же, надо говорить с ним на одном языке. Большинство арт-хаусных режиссёров этого делать не хотят – считают это пошлостью, низкопробностью, чем-то уничижительным для себя. Сколько людей, столько и мнений. Есть Тарковский, есть Шукшин, есть Антониони, есть Бондарчук-старший. Каждый выбирает то, что хочет, но все мы знаем, кого смотрят миллионы, а кого – пятнадцать человек.
— «Майора» сравнивают с «Бумером» Петра Буслова, с картинами Алексея Балабанова. Были ли у Вас эти или какие-то другие ориентиры, когда Вы создавали фильм?
— Честно говоря, это такие сравнения, что называется, на безрыбье. Пётр Буслов показывает историю изнутри, с точки зрения героев. А «Майор» всё-таки кино очень внешнее, всё, что в нём происходит – это мой объективный взгляд со стороны. Я не симпатизирую героям и не педалирую к ним ненависть. Что касается Балабанова, он в основном, кроме «Брата», «Брата 2» достаточно тяжёл, с длинным, тяжёлым ритмом. «Майор» — кино более динамичное. У меня есть референс – это картина Жака Одиара «Пророк», о парне, который попадает в тюрьму, не умея ни читать, ни писать, а выходит оттуда крёстным отцом парижской мафии. Кстати и картина «Крёстный отец» Копполы повлияла. С одной стороны, кино у меня зрительское, с другой стороны я ни в коем случае не ввязываюсь в эту атмосферу, не пытаюсь заигрывать со зрителем, мол, посмотрите, какие крутые ребята – бегают, стреляют, матерятся. У меня, если хотите, немножко европейское кино, в том смысле, что есть определённая дистанция автора от картины и в то же время есть динамика, жанровая составляющая.
— Вы являетесь одновременно и автором сценария, и режиссёром, и композитором своих картин, а также выступаете в качестве актёра. Видите ли Вы для себя какую-то сложность в сочетании этих разных видов деятельности или для Вас это естественно?
— Это абсолютно естественный процесс, мне не сложно делать то, что я делаю одновременно, потому что для меня это единая работа. Я достаточно много времени потратил на то, чтобы научиться писать, формулировать свои мысли. Актёрское образование я получил официально, но у меня нет режиссёрского и сценарного образования. Так или иначе, комплекс вещей, которые мне пришлось изучить по той или иной сфере деятельности в кино, в общем, позволяет мне достаточно чётко понимать, что я делаю в режиссуре, в сценарии, в актёрской игре, в монтаже и в музыке. Для меня сочетание этого всего абсолютно органично.
Кроме того, я в принципе очень болезненно отношусь к делегированию обязанностей. Мне всегда проще что-то сделать самому, чем кому-то объяснять, что он должен сделать. Другой вопрос, что я, допустим, не умею снимать как оператор, поэтому я не лезу в это дело, я не разбираюсь в живописи и поэтому я не художник и так далее. Есть огромное количество профессий в кинопроизводстве, которые я не хочу осваивать – мне это не надо. Те же позиции, которые вы перечислили, с моей точки зрения, и составляют авторство в кино. Я с трудом понимаю, как можно просто садиться в кресло, набирать людей, и, накачивая их какими-то своими мыслями, ждать, пока они предложат, то, что тебе понравится. Хотя, я знаю, многие выдающиеся режиссёры так работают.
— А как у Вас обычно выглядит процесс работы над картиной, и почему Вы предпочитаете самостоятельно делать такое количество его составных?
— Прежде всего, я должен сам написать сценарий. Я в принципе не работаю с чужими сценариями, какие бы они ни были хорошие. Для меня это бессмысленно, поскольку у меня есть свой достаточно богатый жизненный опыт и свои вещи, которые я хочу рассказать. Далее я сам режиссирую, потому что это профессия. В-третьих, если появляется роль, которая мне подходит, я с удовольствием её играю, поскольку я люблю играть. Самое же технически обязательное – я сам монтирую, потому что на монтаже картина собственно и складывается. Что же касается музыки, она делается на самой последней стадии оформлении фильма, ведь музыкой можно что-то подчеркнуть, а что-то и вовсе испортить. Я один раз только обращался к композитору, как раз на картине «Майор», но, к сожалению, времени найти общий язык у нас не было, так что я решил написать сам, тем более что примерно представлял, что мне нужно.
— Вы говорили, что при работе над фильмом «Жить» Алексей Учитель как продюсер предоставил Вам почти неограниченную свободу действий. Как было в случае с «Майором»? И насколько Вы восприимчивы к вмешательству продюсера в Вашу работу?
— Конечно я восприимчив к вмешательству. В авторском кино вообще очень сложно работать с продюсером. Автор – это человек, который отвечает за то, что сделал. Когда вмешивается продюсер, как ты можешь за что-то отвечать? Смешно, когда критики после выхода более-менее прокатной картины начинают предъявлять какие-то претензии за её качество режиссёру. Если ты снимаешь высокобюджетное кино, ты практически ни на что не влияешь, всё решают за тебя. Кино сейчас продюсерское – кто платит, тот и заказывает музыку. В отношениях с Учителем этого как раз не происходит, я полностью предоставлен самому себе, вплоть до того момента пока не начинаю делать какие-то сумасшедшие вещи, что иногда, конечно, бывает.
— «Майор» был показан в рамках «Недели кинокритики» на Каннском кинофестивале, получил три награды, в том числе «Золотой кубок» кинофестиваля в Шанхае. По Вашему опыту, как участие картины в крупных мировых киносмотрах помогает её продвижению в России?
— Скажем так, это отправная точка к движению дальше, если российская картина попадает на один из пяти крупнейших кинофестивалей мира. Это, своего рода знак качества. Дальше, естественно, возникают ещё фестивали, форумы, интерес прокатчиков и так далее. Все же понимают, что на большой фестиваль серьёзный отбор, туда попадают далеко не все, значит, если твоя картина туда попала, это не просто так. Такая, можно сказать, математическая логика.
— Прокатывает «Майора» компания Bazelevs, которая обычно, кажется, не занимается подобного рода лентами. Чем обусловлен их выбор Вашего фильма?
— Компания Bazelevs взялась за прокат этой картины по двум причинам. Первая, прагматическая, потому что это всё-таки жанровое кино, это триллер. Это драматическая картина с какими-то, может быть, отрицательными выводами по поводу нашей действительности, но с жанровой структурой, с психологическим экшном, с какими-то визуальными аттракционами. В этом смысле это как раз таки формат Bazelevsa. Во-вторых, фильм очень понравился самому Тимуру Бекмамбетову. Для него это, видимо, просто желание помочь картине.