Срок угодности

Андрей Звягинцев – российский кинорежиссёр, актёр, сценарист.

Дано:

Есть российский фильм, который, как говорят, «неугоден» (я апеллирую к слухам, потому что в наше время доверять чему-либо другому невозможно).
 
Есть его режиссёр, удостоенный похвал всего мира, но всё равно, по разговорам, «неугоден».
 
Есть премия, с которой – по разным причинам – готовы считаться и голливудский мейнстрим, и европейское независимое кино. И вот впервые чуть ли не за полвека российский фильм получает эту премию, которая неизбежно ведёт к главной кинонаграде мира.
 

Можно представить себе панику в головах руководителей федеральных российских телеканалов. С одной стороны – все социальные сети и новостные ленты интернета, которые сразу после победы российской картины, несмотря на ранний час, тут же взорвались от восторга. С другой – «неугоден».
 

 
В этом сложном уравнении присутствует ещё одна производная. Существует каста людей, фильм не видевших, но имеющих представление. По их мнению, нельзя такой фильм – очерняющий современную российскую действительность – не то что представлять на награду, но и показывать ни за рубежом, ни внутри России. Есть даже целое специальное министерство со специально обученным министром, которое срочно издаёт указ за указом, закон за законом, согласно которым формально можно показывать только «Ёлки» или фильмы «из жизни животных». Я сознательно веду себя как опытный конспиролог, потому что в наше время нельзя верить в случайные совпадения.

 
Итого:
 
Фильм, который честно посмотрели в стране-производителе не больше нескольких тысяч человек (из 150 миллионов), в ночь с 11 на 12 января попадает «в запендю». Точнее, не сам фильм, а руководители новостных служб, потому что не рассказать о победе такого масштаба нельзя, но и подавать сюжет, как главную новость, тоже грешновато.
 

 
Признаться, в день победы «Левиафана» Звягинцева на «Золотом Глобусе» я сам был крайне заинтригован тем, как будут выкручиваться телеканалы в этом случае. Действительно: тут у нас везде неудача за неудачей, рубль падает, нефтяная игла оказывается плохим наркотиком, «русский дзен» становится популярной чёрной шуткой, санкции и так далее, дно всё ближе и ближе. Нам срочно нужен позитивный повод, чтобы поддержать патриотическое безумие, которое на общем фоне начинает спадать. А тут такой «нежданчик»: российское кино, о благополучной смерти которого или говорят все, или обречённо помалкивают, вдруг выдерживает победу. Для кинематографистов это сродни выигрышу нашей сборной на ЧМ по футболу. То есть произошло волшебство, невозможное.
 
И вот я слежу за тем, как ведут себя телеканалы. Началось всё на день раньше. Как известно, наши чиновники любят играть на опережение, потому что не дай бог…
 

 
Накануне ВГТРК показывает сюжет о том, как зрители стоят в очередях на «Солнечный удар» Михалкова. О том, что истинные ценности всегда в моде. Что даже по прошествии нескольких месяцев и даже после показа по телевидению людей тянет к прекрасному. Цитата: «многие смотрят фильм по несколько раз, и всё равно выходят из зала с мокрыми от слёз глазами». Я узнаю в репортаже холл «Соловья» на Красной Пресне. То есть… Ну, вы меня поняли: все знают, что нет худшей похвалы фильму, показав, что он всё ещё идёт на Красной Пресне.
 
Хочу сразу оговориться. Я не противник ни «Солнечного удара», ни Никиты Сергеевича. Но если бы послали в Голливуд за наградами опять или Михалкова, или очередной фильм про Вторую Мировую, это была бы обидная ошибка. Западные критики любят стебаться: «Россиянам хоть кол на голове теши, они всё посылают и посылают на “Оскар” фильмы про войну. И всё безрезультатно». Мне не стыдно за новый фильм Михалкова. Но если бы его послали в Америку, мне пришлось бы краснеть.
 

Так вот, продолжаем. Отведя трансляцию «Золотого Глобуса» на любимом сайте, несмотря на бессонную ночь, я включил телевизор, чтобы увидеть, как телеканалы будут рассказывать о нашей маленькой победе на фоне больших поражений.
 
7:30 – ничего. 8:00 – ничего. Первыми очнулись ведущие на «Москва 24», сообщив новость в девятом часу. Когда известие стало топовой в Яндекс-новостях, что-то промелькнуло на РЕН ТВ, потом на НТВ, потом смотреть телевизор стало бессмысленно.
 
Весь день я думал, что было бы, если бы победил не Звягинцев, а какой-нибудь условный Михалков?
 

Вечером снова включил телевизор. «Время» на Первом канале. Я уже устал читать посты моих друзей про то, как похожи нынешние новости на брежневские. Там, где раньше были «Генсекретарь – Президиум Верховного совета – Вести с полей – Загнивающий Запад – И о погоде», теперь «Глава государства – Белый дом – Вести с производства – Загнивающий Запад – Котики». Так было и 12 января, с поправкой на то, что перед президентом был Донбасс, а вместо вестей с полей – беженцы. Завершался выпуск чуть ли не 10-тиминутным сюжетом про бездомную лисичку, которую в каком-то городе прикармливает навагой семейный подряд. И вдруг – я аж вздрогнул – ведущая произносит: «В Лос-Анджелесе объявили…». Далее пошли все симптоматичные штампы, вроде «репетиция Оскара», лучшей драмой назвали, больше всех наград собрал, 12 лет снимали, карточный домик. И лишь в самом конце (дословно): «Лучшим фильмом на иностранном языке стала лента российского режиссера Андрея Звягинцева «Левиафан»». Всё. Конец сюжета. 1 минута чистого времени. И о погоде.
 

 
Я опять подумал об условном Михалкове.
 
Но подумал я и о другом. Первый канал должен, по идее, отвечать запросам большинства населения. Я, мои друзья, мои коллеги – точно не большинство населения. Так, значит, это я заигрался? Мы все вообразили себя какими-то проводниками светлого, доброго, вечного, а оно никому не нужно? Зачем писать в Фейсбуке о том, что ты рад победе Звягинцева, если ни он, ни она – победа – никому не нужны? Зачем вообще Фейсбук и Твиттер, если все сидят в «ВКонтакте» и «Одноклассниках»?
 

Так получилось, что в прошлом году и немного в наступившем я часто путешествовал по стране. Из окон поездов проползали поля зелёные и поля заснеженные, леса густые и леса редкие, деревни сгоревшие и деревни с признаками жизни. Моря и реки с ржавыми кораблями, скованными льдами. Города, в которых теория разбитых окон – не теория, а закон. Палатки с сигаретами «Прима» и пивом «Охота». В каждом доме есть спутниковая тарелка, но телевизор всё равно показывает два канала. Главная площадь – это вокзальная площадь, от неё идёт главная улица, и первый же объект для проведений культурно-массовых мероприятий – это цирк.
 

Кинотеатры с от руки нарисованными афишами. Поход в кино – это целое событие, особенно если, за неимением кинозала, сеанс будет идти в местном театре. Гастроли Comedy Club или гастроли «Аншлага и компании» – без разницы, хорошо, что приехал. «Сколько стоит билет в Имакс (именно Имакс)? 400 рублей? Да вы там в Москве совсем с ума посходили?»
 
Я не так давно переехал из центра Москвы в Подмосковье. Первым же моим вопросом было: «Где ближайший кинотеатр?» Ответ: «А зачем тебе?» Действительно.
 

 
А вдруг нет ничего странного в этой истории про Звягинцева? Вдруг это всё лишь мои домыслы? Телевидение – тонкая штука. Может, на подготовку сюжета ушёл весь день, потому что не было материала. Может, сюжет на ВГТРК про «Солнечный удар» случайно пришёлся на вечер перед «Золотым Глобусом». Может, не хватило времени на Первом канале, чтобы рассказать подробнее про нашу и вашу победу, эфир-то не резиновый. Да и что такое «Золотой Глобус» по сравнению с сюжетом про лисичку для отечественного потребителя? Не самый лучший новостной повод.
 
Мы – наивные люди. Мы считаем, что раз нам дали в руки камеру (кисть, перо, скрипку), то мы владеем умами и сердцами людей, мы должны воспитывать и просвещать. Да никому мы ничего не должны, что за детский сад…
 

 
Мы считаем, что если мы неугодны, то это нам наивысшая похвала. Это как журналист, поехавший добровольно на юго-восток Украины. Приехал, чтобы под пулями писать беспристрастный репортаж. А ему: на, возьми себе гильзу в подарок, 100 граммов спирта из жестяной кружки и вали-ка отсюда домой, пока люлей не получил, всем расскажешь, что на войне был. Так и мы: бравируем тем, что мы кинорежиссёры, писатели, драматурги, художники. А нам говорят: вот ваши 100 граммов спирта, и валите-ка, расскажете всем в фейсбуке, что вы неугодны.
 
Мы, получается, даже не неугодны. Мы не годны, потому что мы никому не нужны. Как неуловимый Джо из старого анекдота.
 
Так я подумал в течение сотой доли секунды после мысли об «условном Михалкове», открыл компьютер и начал строчить эту колонку. В надежде завершить её известной мыслью о том, что человек отличается от обезьяны тем, что обезьяна не умеет сомневаться.