Я так долго и много смеялся по поводу российских СМИ, по поводу наших законодателей, правителей и военачальников, пока самому тошно не стало. Не смешно.
Скоро будет уже полгода, как исчезла ТВ-журналистика. Ни для кого уже не секрет, что один из каналов, ещё в феврале показывавший события на Украине то с одной, то с другой позиции, откуда можно было хоть как-то себе представить, что творится в этой насквозь лживой информационной войне, в марте переквалифицировался. Виноваты рейтинги, то есть мы с вами. И пока канал пыжился показывать объективные данные, рейтинг «России 24», рассказывавший свою правду, поднялся в четыре раза. Руководство приняло решение изменить тактику и показывать то, что нравится большинству (тут же вспоминается Парфёнов со своим «журналистика — это всё, что не хотят видеть опубликованным. Остальное — пиар»).
Рейтинги, между тем, продолжали скакать. Главной новостью августа стал отказ одной из телеведущих от своей же аналитической программы. В кругу «телеков» пошуршали-пошуршали, обсудили то, что вся бригада «Недели» оказалась на улице. Но вдруг, когда шуршание начало выкатываться из профессиональной среды и вот-вот могло стать общественной бомбой, все сразу забыли про «свободу слова». Потому что случилось нечто важнее журналистики: отменили еду. Какое нам дело до Максимовской, раз запретили дорблю. Даже Владимир Соловьёв вдруг забыл про интересы своего заказчика и публично выразил своё негодование насчёт санкций.
Я смотрю новости, как иногда смотрю неинтересный дублированный фильм: пытаюсь читать по губам, что на самом деле говорят актёры.
Это похоже на рекламу, когда мы рассматриваем её не с точки зрения: хорош ли тот или иной продукт — а исходя из профессионального любопытства. То есть, вкусно ли выглядит клейстер в упаковке йогурта, лоханулись ли маркетологи, хорошо ли проработаны фоны на плакате, работает ли слоган, не блестят ли отфотошопленные зубы и так далее. Так и с новостями. На сколько баллов по шкале трагичности стоит священник в крови, достаточно ли бедно выглядит беженка с детьми, можно ли прибавить резкости в ролике с фосфорными бомбами, достаточно ли мата в военной хронике, каков градус патриотичности у новости.
Хотя, что значит профессиональное любопытство? В данном случае, ноль. Журналисты уже давно не конкуренты, все делают общее надувалово. Они будто подмигивают друг другу и даже не копируют, а клонируют свои репортажи. С чего бы это вдруг новости стали вылезать из сетки и идти по часу, а то и больше? То же и в Сети. В фейсбуке каждый пост считается образцовым высказыванием, а каждый комментарий — бомбой. Журналистика стала общим занятием или, если хотите, общим понятием.
Журналисты уже давно не конкуренты, все делают общее надувалово.
Когда новости читает журналист Миткова, становится действительно неуютно. Слова вроде бы те же, что и везде, а воспринимаются не так, как их подаёт профессиональный юрист Андреева. Так же становится неуютно, когда журналист Алексей Суханов остаётся работать на Украине, чтобы больше не хлопотать лицом перед потенциальной аудиторией.
Вот говорят: не нравится — не ешь. То есть не смотри телевизор, не включай интернет, сотри фейсбук (фейсбук тоже начал основательно доставать. Эксперимент доказал, что не случайно). Но я считаю себя цивилизованным человеком — и я смотрю все новости и прочитываю — по крайней мере, стараюсь — всё, что есть на интересующую меня тему в интернете. Как бы противно ни было. И всё, что я читаю, доказывает: нас везде насилуют. Очень многие этого не замечают.
Если в начале лета я приводил доводы в защиту своей нейтральной позиции такие: «Вы видели всё своими глазами? Нет? Ах, вы всё видели по телеку? «Комсомолка» врать не будет?» — то к концу лета я уже просто молчал. Не смешно.
Вот вам не юмор, вот сатира. У меня живут родственники недалеко от Таганрога, прямо у Азовского моря, куда я раз в год непременно приезжаю. Там есть такая целая индустрия баз отдыха и санаториев, «Красный десант». В это лето туда периодически заселяли беженцев из Украины. С суточными в 500 рублей, что беженцев категорически не устраивало, этого мало. Им обещали санаторий, и они рассчитывали на крымские здравницы. Они требовали выдавать пенсии не по украинским тарифам, а по российским. Стоит ли говорить, что значат 500 рублей и требования украинцев для местного населения! Местное население просто скрипит зубами. Нет, мне тоже жалко беженцев, я тоже был бы несчастен, оставшись без дома. Но, похоже, во всём «Красном десанте» сегодня счастливы только продавцы продуктовых магазинов (их там три штуки на несколько километров), так как они получили постоянных покупателей.
Считайте меня циником, но я не подаю в метро. Даже сиротам, калекам и музыкантам.
Я рассказал про «Красный десант» другу, работающему в новостях. Он сказал: «Прикольно. Нам такие репортажи не приносят». Конечно, прикольно. Конечно, не приносят.
Всюду ложь. Всюду подмена понятий. Никто никому не верит. Все путаются в показаниях. В «Профессии – репортёр» в дикой даже по меркам НТВ программе «13 друзей хунты» директор Института политических исследований Сергей Марков вроде бы начинает здраво, говоря о том, что журналистика должна быть объективной и давать информацию про разные стороны конфликта, но заканчивает в духе самой программы.
Я не верю ни Макаревичу, ни людям, обвиняющим его. Но я видел эти туалеты на Киевском вокзале со звёздами на полу с именами поп-музыкантов. Я верю, что есть люди, способные на такой креатив.
Не нравится, но ем. Чтобы, когда за мной придут, я был бы вооружён.
На Украине сейчас погибают не журналисты. На Украине погибает журналистика. Чему начнут учить на журфаке 1 сентября? Быть Дмитрием Киселёвым? Так сейчас и без этого на ВГТРК полно клонов Киселёва. Причём уже не только среди ведущих, но и среди репортёров. Прислушайтесь. Будут учить делать передачи, вроде «13 друзей хунты»? Так сейчас вся фейсбучная лента — одна такая сплошная программа. «Зачем идти на журфак 1 сентября?» — вот, скорее, правильный вопрос. А ещё правильнее: кому сегодня нужна журналистика?
На Украине сейчас погибают не журналисты. На Украине погибает журналистика.
Признаюсь, я писал эту маленькую статью всё лето. Но градус гнева или юмора постоянно менялся. То «Боинг» упадёт — я переписывал всё заново, потому что не до смеха. То очередные дети снова начнут с экрана плакать с интонацией «от поезда отстали» — снова переписывать. Я решил, что сдам текст, каким бы содержанием он ни был наполнен, 31 августа. И пускай 1 сентября будет всё по-другому, но это станет моим «как я провёл это лето». И точка.