— «Скорый “Москва-Россия”» – это приключенческая комедия. Почему вы решили обратиться к этому, кажется, неожиданному для вас жанру?
— Как сказал один наш авторитетнейший знакомый критик: «Самое смешное, что может быть в нашем кино – это смешать Волошина со Светлаковым». Ну это же бред! (смеется). Но именно понимая нашу разную творческую природу, мы решили заняться этим проектом. Я вообще люблю снимать разное кино. Разное и по жанру, и по форме, по ритмической подаче, по монтажу, по истории. Это мой стиль. Наверное, моя главная задача – попробовать себя во всех жанрах. Вот сейчас я добрался до комедии. Но не было такого, чтобы ко мне пришли со сценарием и сказали: «Вот, сними комедию». Я изначально был продюсером фильма «Скорый “Москва-Россия”». Это мое детище от начала до конца. Проект, был разработан в моей компании BULLDOZERFILMS с моим постоянным продюсером Александром Орловым, нашим партнером Сергеем Светлаковым и моим давним коллегой по другим фильмам сценаристом Денисом Родиминым. Также Сережа Светлаков, скажем так, отвечал за качество юмора для массового зрителя. Я сам люблю веселые фильмы, да и юмор у меня всегда присутствует в жизни, а теперь он будет жить и на экране.
— Что нового для вас как для режиссера открыл формат комедийного жанра?
— Одно открытие я понял только после того как уже сделал фильм. Я знал, в каких местах люди будут просто смеяться, и знал, в каких они будут лежать от смеха. Но понаблюдав зрительскую реакцию вот уже на трех премьерах, – в Рязани, Ярославле и Севастополе, – я увидел, что люди считывают гораздо больше. То есть смешного в фильме больше, чем я думал. Оказалось, что смех вызывает не только шутка, которая была нами спланирована, а, например, какая-то узнаваемая зрителем эмоция или улыбка, вовремя появившаяся на лице даже второпланового героя. Это, к примеру, касается Виктора Проскурина. В одной сцене он просто слушает Мэдсена, в очках такой, мы даже не видим его глаз, но при этом в его пластике есть такая настоящая комедия, что все в этой сцене начинают просто ржать. То есть для меня открытие, что диалог, который сама картина ведет со зрителем, оказался гораздо более объемным, чем я предполагал.
— Как вы уже сказали, вы выступаете в фильме не только как режиссер и соавтор сценария, но и как продюсер. Что дает совмещение этих видов деятельности в кино?
— Мы выходим в прокат с серьезной прокатной компанией «Наше Кино», и с тиражом 1500 копий, полторы тысячи копий! Вот что значит быть еще и продюсером фильма, а не только режиссером (смеется). Раньше я думал, прокатчик сам появляется, а оказывается, надо искать, общаться. В итоге это самый большой тираж из моих фильмов, и самый большой тираж который может быть в принципе в нашей стране. Когда на первом же кинорынке прокатчики проявили дикий интерес к фильму, мы поняли, что действительно сделали кино близкое людям. Они-то разбираются, где зрительское кино.
— Кстати, еще на стадии запуска «Скорый “Москва-Россия”» вы говорили, что хотите сделать «народную историю». Что под этим подразумевалось?
— Во-первых, после фестивально успешного в Европе «Бедуина» мы с Орловым решили сделать мощный фильм для широкого проката. Фильм, который был бы конкурентоспособен западному кино. Прежде всего, в плане качества, особенно качества истории, которую мы рассказываем. Все ценности голливудского кино – это ценности несколько иной ментальности. А наша, русская, тоже имеет право быть воспета, просто надо ее грамотно раскупорить и упаковать в классный сюжет, чтобы это не был русский «Мальчишник в Вегасе», а был «Скорый “Москва – Россия”». Такой же безбашенный и веселый! И широкий! И главное – наш! Мы не бросаем слова на ветер, что мы про «русскую душу» секрет рассказали. Мы знаем, где она прячется – в разрывно-смешных любительских роликах youtube, а отсыпается она в плацкартном вагоне поезда «Москва — Владивосток». Но при этом нам хотелось, чтобы наша история касалась многих людей, большой зрительской аудитории. Своим фильмом мы хотели уловить то, от чего наш народ испытывает самый дикий кайф. Знаете от чего? От чудачества! От всего того, что этот народ демонстрирует в сетях, за что ему спасибо! От той безбашенности, которую я видел и вижу в youtube, я и оттолкнулся в создании образа главного героя. Youtube-овского героя нашего времени, так сказать.
— Таким образом «Скорый “Москва-Россия”» позиционируется как кино о «настоящей России». От существующих стереотипов вы при этом стремились отойти или вы как-то их обыгрывали?
— Там есть какие-то такие вещи, но я бы не стал называть их стереотипами. Например, дембеля в поездах или бабка, которая разбавляет стеклоочистителем водку – это же все существует, мы эти ситуации не высасывали из пальца. И наш зритель все это прекрасно знает, он прекрасно знает себя. Но я бы не сказал, что это стереотипы, это скорее абсурд. А мощь юмора как раз в абсурде и заключена. Во всяком случае, для меня именно таков рычаг, который приводит к сцепке со зрителей. Да и вспомните Бенни Хилла, Мистера Бина или Монти Пайтон – вот такой юмор мне интересен, именно в эту сторону я пытался сделать сдвиг жанра.
— В нашем кинематографе в разные годы существовали свои каноны и традиции комедийного жанра. В 30-е годы комедия имела одно лицо, в 60-70-е – другое, в 90-е – третье. На ваш взгляд, современная отечественная комедия свои отличительные черты и традиции сформировала?
— Я думаю, что да, сформировала, и, к сожалению, это не лучшие традиции. Комедий у нас выходит просто неприлично огромное количество, потому что продюсеры, как люди прагматичные, вовсю бросились в тот жанр, который у нас прижился. В остальных не реально пока конкурировать с Голливудом – это проверено опытным путем. Увы, в основной массе с этими фильмами все понятно, названий я говорить не буду. Но есть комедии high класса, и их нельзя исключать. Это, к примеру, то, что делает Bazelevs или Ренат Давлетьяров – точечно они зачастую очень четко попадают. Но в целом комедии у нас, конечно, дебильные, и это то, с чем я не хотел бы чтобы наш фильм ассоциировался. Тем более что зритель вообще довольно жестко реагирует на любое русское кино.
— Сергей Светлаков утвердился в глазах зрителя как шоумен и комик. Стремились ли вы уйти от этого амплуа?
— Я, как мне кажется, от него ушел. Грубо говоря, Сергей остался при своем, но одновременно сыграл роль, сыграл героя. Конечно, для меня было важно, чтобы Сергей на этом фильме вырос как актер. В процессе он испытывал свои механизмы, какие-то наработанные вещи, какие-то клише, и было интересно посмотреть, как он расширит эти границы. Мне было интересно ломать его штампы. В итоге он создал то, что я хотел – образ нашего современника, обложенного гаджетами и живущего под лозунгом «снять и выложить». При этом его персонаж развивается и проходит путь от абсолютного циника до человека, который осознает свою вину. Для меня Сергей отличный актер, об объеме деятельности которого я на самом деле мало что знал. До того, как я начал с ним общаться, я знал его в «Наша Russia», в «Прожекторперисхилтон». Но о его творчестве во всей красе, об огромном количестве других проектов, в которых он занят, я узнал только потом, когда «Бедуина» снимали. В общем, для меня работа со Светлаковым – это такой же опыт как для Алексея Германа, когда он в «Мой друг Иван Лапшин» снимал Андрея Миронова или Юрия Никулина в «Двадцать дней без войны». Это же было дико дерзко! А вообще я считаю Светлакова реинкарнацией Энди Уорхола в России (смеется). Ну у меня каждый из актеров отвечает за какую-то, скажем так, территорию. Ингеборга Дапкунайте для меня это Дэвид Боуи. Павел Деревянко – для меня – Роберт Дауни-младший. Я старался вытащить из актеров то, что говорит об их смешной природе. Все актеры, которые приняли мое приглашение играть в картине, и в жизни, и в фильме очень смешные люди, с которыми мне весело и абсолютно легко работать и жить. Кстати, рад, что некоторые согласились сниматься даже в эпизодах, как, например, Юрий Стоянов, который сказал мне: «Первый раз в жизни в эпизоде согласился играть, роль крутая, и надо поработать наконец вместе!»
— В картине также играют Майкл Мэдсен и Маргарита Левиева. По вашему опыту, в чем отличие в работе зарубежных актеров по сравнению с нашими?
— Отличие есть в первую очередь в такой технической вещи как дисциплина. У иностранных актеров она просто есть и все. Они как универсальные солдаты – пришли, сели, смотрят на тебя, ты говоришь, они делают. У нас этого нет, и это чудовищно мешает работать. Что касается Маргариты, я не ожидал, что она так многогранна, как актриса! Она говорит немного с акцентом еще – это тоже так помогало, она иногда сама слова придумывала, так как забыла некоторые русские, и получались слова гибриды, неправильные ударения, мы это все использовали. Когда мы с ее комедийным даром и оттенками игры разобрались, стало ясно, что все складывается, но мы не ожидали, что она еще и все трюки будет делать сама – она там падает, прыгает, бегает по стенкам, и все сама. Кстати, еще такой момент – у них нет животов. Они ухаживают за собой, следят за своим телом, в общем, думают о том, как они будут выглядеть в кадре. Вопрос физической подготовки, думаю, тоже связан с дисциплиной. И да, животы у них появятся, если будут нужны. Но не могу сказать, что только американцы умеют работать. Мои русские актеры так мне уже помогали в создании образов. Артур Смольянинов худел на 15 килограмм для роли в моем фильме «Я». Ольга Симонова, которая играет в «Скором» безбашенную Ведьму на пристани, кормящую Светлакова и Риту грибами, специально поправлялась для роли в «Бедуине».
— В картине появляется амурский тигр. Каково было работать на съемочной площадке с таким хищником?
— Да на самом деле не очень круто. Было страшно весело! Только в русском языке можно так выразиться! Весело и страшно, в общем. И в кино все супер выглядит, когда наша Тигрица, Шанель, бегает на парковке супермаркета, и народ разбегается! А потом когда самолет летит над мостом, и Тигрица смотрит на падающую парашютистку и рычит – еще круче! Но вот когда такой зверь ходит по площадке, это напрягает народ – люди боятся, в ступор впадают. Вот ты отрепетировал с двумя, да хоть с двадцатью актерами, и ты знаешь, что в кадре каждый из них будет делать. Но никто не знает, что будет делать тигр (смеется). Будет он в следующем кадре кого-нибудь жрать или он все-таки будет делать то, что ему прикажет дрессировщик, которому в свою очередь я объяснил, что нужно делать. К тому же, число съемочных дней ограничено, а с этим тигром КПД хуже, чем с ребенком. Надо снимать, а он лег и еще рычит на нас всех. В общем, напряженно с тигром, чувствуешь себя как на военной операции какой-то. Но с другой стороны, я сам хотел получить этот опыт, тем более раз мы придумали в фильме Владивосток, а как же там без тигров?
— В последнее время отечественные режиссеры, имена которых ассоциируются прежде всего с авторским кино и арт-хаусом, скажем, Василий Сигарев, Валерия Гай Германика, Юрий Быков и другие, обращаются к зрительскому кинематографу. С чем, на ваш взгляд, это связано?
— Не знаю. Я-то уже фильм снял. И раньше зрительские вещи делал, это практически закреплено. Я просто следую своей давней концепции, о которой всегда открыто заявлял в моих интервью – я могу снять фильм в любом жанре. И да, с этой картиной шаг навстречу зрителю оказался самым большим в моем творчестве. Что касается других, то я не вижу какой-то тенденции. Но если она действительно начинает проступать, то для начала надо посмотреть, что будет, что получится, насколько режиссеры авторского кино окажутся способны работать в жанре. Надеюсь, зритель дождется итогов этой мутации. Но вообще мне кажется, что это какая-то нездоровая вещь (смеется).