Раньше я всегда делала только то, что хотела, пока однажды не пришла к мысли, что таким способом я никак не прославлюсь. Поэтому решила браться за любую работу и просуществовала в таком режиме три года. Сейчас этот период закончился, я получила то, что хотела — со мной просят сфотографироваться во всех кафе, поездах, в аэропорту и так далее. Это доставляет мне большое удовольствие. Но на последних проектах я обнаружила, что не получаю удовольствия от процесса. Я не иду на съемки «поприкалываться», а тупо работаю. Меня это сильно расстроило, и я решила, что теперь буду делать только то, что хочу.
Внутренний голос говорит: «Ну тебе же нужно как-то зарабатывать», я посылаю его подальше и отказываюсь от роли. А потом режиссер неожиданно предлагает роль гораздо круче в этом же проекте. Или, например, я давно на кастинге не получала удовольствия, а тут меня пригласил знакомый парень, который делает историю про роботов. И ты понимаешь, что тебе не нужно прикидываться кем-то, что твой персонаж умный и интересный: это очень классно, мне этого не хватает — соответствовать своему возрасту, говорить то, что думаешь и так далее. Даже если тебя «вставляет» на 30% — это тоже хорошо. Я прекрасно помню работу над фильмом «Нирвана», где был один монолог, который соответствовал моим представлениям о любви. И ради него я сыграла эту роль, потому что четко понимала, что этот кусок — мой.
Умение делать то, что тебе нравится, напрямую связано со страхами. Страх всегда присутствует рядом с тобой, но когда ты называешь его, смотришь ему в глаза — он отступает. Ну, в крайнем случае, я облажаюсь, я же не оперирую сердце или опухоль. Даже голливудские суперактеры часто признаются, что они очень боятся. Все эти страхи — иллюзия, они делают из нас каких-то зомбаков. Человек делиться на то, что он хочет, и то, чего он боится. Страх может проснуться раньше, но если сначала подумать о «хочу», то оно становится сильнее страха. Это ведь такая простая вещь — ответить на вопрос о том, чего ты хочешь сейчас. Каждый день после того как я просыпаюсь, я сразу пишу три страницы того, что у меня есть в голове, чего я хочу. И если у меня вдруг появляются слова «нужно» или «должен» — я их зачеркиваю.
Это очень хорошее правило у Станиславского, которое, мне кажется, неправильно трактуется. Ты, конечно, учишь текст, готовишься, разбираешь структуру, помнишь в каких сценах нужно держать определенный градус и эмоции. Но если ты будешь готовиться к тому, как среагировать, то совершишь очень большую ошибку. Все режиссеры абсолютно разные, каждый со своими требованиями. Так же и с партнером — одно дело Даня Козловский, другое — Саша Яценко, ты должен внимательно слушать, что и как человек говорит.
Ты не можешь, например, наорать на него в той или иной сцене, потому что он идет к ней другим ходом. Самое классное, когда ты пришел свеженький, так себе выучил текст (ну кроме Достоевского, потому что его невозможно играть, не зная текста, он ритмический очень). И ты смотришь, что за чувак у тебя партнер. Если ты заранее что-то придумал, оно может у тебя не получиться. Нужно это «как сыграть» — оставить на рабочий день. Когда мы снимали с Пашей «Я буду рядом», он мне говорит: «Давай я дам тебе фильмов посмотреть», а у меня только Дуня родилась. В результате мы договорились на восьмичасовой рабочий день как для кормящей матери, и что на эти восемь часов я буду включаться в процесс, а дома не ничего не делать.
И когда я приходила на площадку, вместо того, чтобы репетировать текст, он мне внезапно показывал видео: например, где на проводах сидят голуби. Этот эмоционально заряженный кадр давал мне нужное настроение и я «заходила» в сцену. Это форма работа с Пашей. С Хлебниковым по-другому, хоть он и тоже мой любимый режиссер. Боря никогда не разбирает сцены, мы с ним очень легко находим общий язык и договариваемся. Аня Меликян, наоборот, человек структурный. Не нужно бояться, если ты не знаешь «как», ну придешь и узнаешь. Как-то раз, когда мы снимались в «Бесах» с Сергеем Маковецким, он такой идет и задумчиво говорит: «Да, ну пока что мы ничего не знаем про наших персонажей, но сейчас кое-что узнаем». Это очень точно сказано!
В самую страшную западню я попала, когда начала себя оценивать. Ты можешь просто сожрать себя с костями. А теперь после съемок я переодеваюсь, у меня все выключается, я ухожу с работы и вообще не думаю об этом. Даже если было плохо, если ты облажался, то это даже полезно для известного артиста, потому что в этот момент ты становишься чуть безответственнее и говоришь себе: «Ну, я не очень хороший актер, ну и что — в следующий раз будет лучше». Поэтому не нужно себя оценивать, ни в коем случае не ругать себя. Не говорить себе, что ты мог подготовиться гораздо лучше.
Мне кажется, что творчество — совсем не про то, как ты подготовился. Так, например, к «Бесам» я очень обстоятельно подошла, я буквально дрожала от страха перед Федором Михайловичем. Я чуть с ума не сошла, ходила и приставала ко всем со своими концепциями, месяца два от меня все офигевали. И я молодец, что я очень хорошо подготовилась, но не скажу, что это моя любимая роль. А с Пашей Руминовым был совсем другой процесс — я пришла и включилась, мы закончили — я переключилась и стала заниматься другими делами. И такая работа приносит гораздо больший результат. Боря Хлебников знает, что я никогда не учу текст, потому что выучиваю его на площадке очень быстро, ведь текст и задачи могут поменяться. Это спонтанное существование кажется мне очень правильным.
Ты отвечаешь только за то, что делать, а за «как» отвечает то, что от нас уже не зависит. «Побольше» в том смысле, что если ты встал с чувством, что тебе нужно срочно снять этот кадр и смонтировать с другим, то нужно пойти это и сделать, а не откладывать на завтра. Вот я проснулась и поняла, что приехала на фестиваль Voices, нужно посмотреть три хороших фильма, а я хочу на массаж. Нужно пойти на массаж, а завтра сходить на фильмы, если захочется. Мы часто существуем в том, что про нас подумают, вот у меня такой образ «я — хорошая».
Кто это придумал — непонятно. Из-за желания быть хорошей перестаешь слышать себя. У меня было так недавно с ММКФ. Я думала пойти на красную дорожку, но проснулась с утра, села в машину и уехала в деревню. Все идут по дорожке, а я сижу в кустах земляники и собираю ягоды. Я понимаю, что всем пофиг, никто не вспомнил — пришла я или нет — но для самой себя это было круто. Жара, 30 градусов, перекопана вся Тверская, ради чего я пойду на каблучищах подметать платьем улицы? Я вообще никому ничего не должна и меня это всегда спасало по жизни. Хоть я и наломала дров, но это было классно.
Я живу для того, чтобы быть счастливой, и не переношу, если мне скучно или если я несчастна, это меня просто бесит. Я начинаю болеть, когда вижу, что люди не действуют и заболевают от этого. Мне кажется, что все болезни от того, что человек забыл то, чего он хочет. Поэтому я зациклена на своем счастье, если ты счастливый — то ты не можешь делать плохо никому. Мне кажется, я вообще не интриганка. У меня отсутствует ревность, если я вижу профессионального партнера или даже не очень сильного, но у которого начинает все получаться, я испытываю истинное удовольствие. Мы же делаем общее дело — неинтересно, когда кто-то один крутой: хочется, чтобы все были классные. Если ты сам себя чувствуешь классным, то у тебя нет оснований препятствовать другому быть таким. У меня все очень просто — мне хорошо, когда люди получают удовольствие.
Ты можешь придерживаться каких-либо принципов, но должен всегда иметь возможность в любой момент легко поменять правила игры.
