Если зритель не воспринимает финал жизнеподобным, это плохой финал, если в конце нет сюрприза, поворота и, как следствие, сильных эмоций — плохо. Герой Шукшина в «Калине красной» гибнет, но в этом случае сработал принцип: что герою — смерть, то зрителю — катарсис.
Не имеет никакого значения, женился ли герой в конце истории на юной аристократке с нежным профилем, безнаказанно спер миллиард у наркомафии, пошел на костер, или сиганул в омут, вообразив себя чайкой. Имеет значение только эмоция, полученная зрителем: грусть ли это, радость, негодование, страх или восхищение. Качество финала проверяется силой зрительской эмоции, знак ее не важен, она может быть любой, главное — сильной.
Если в финале герой не изменился или хотя бы не сделал для себя важного открытия относительно жизнеустройства — плохо. Вернее, плохо, если этого не произошло со зрителем. Либо нужно идти от обратного, пользуясь приемом, когда герой не меняется и поэтому получает по башке от провидения.
Фото: Nik Shuliahin
Сейчас заканчиваю историю: юность, герой — светлый безобидный авантюрист, дурит всех вокруг. Талантливо притворяется сотрудником спецслужб, продюсером, путешественником, чертом в ступе, все на грани гениальности. Успех! К тридцати деньги, слава, женское внимание, даже кусочек власти, но вместо того, чтобы сообразить, что жизнь не для этого, продолжает все циничнее и бездарнее врать и пользоваться людьми. Зрелость, сорок, табуны красоток, миллиардные счета, только вот времени мало, и он не может раздвоиться, чтобы сущность номер один полоскала мозги очередной жертве, а сущность два наслаждалась жизнью.
Тик-так — шестьдесят! Все стремительно рушится, деньги испаряются, алчные нимфы разлетелись, а та, с которой выстроил подобие семьи, сама такая же. Разносемейные дети не любят и даже не уважают. Одиночество, страх смерти. И вот уже не на что вставить зубы и нечем платить за квартиру. И тут появляется человек, искренний, открытый, в чем-то наивный. Вместе выстраивают гениальную, а главное, честную бизнес-схему. Герой помолодел, оттаял, поверил, что все еще можно исправить. И вот уже новый «друг» — член семьи, отношения потеплели, есть ради чего жить.
Внезапно новый друг предает, и герою не оправиться от удара. Персонаж, будучи одной ногой в могиле, вопрошает: «Кто ты после этого?», и только тут понимает, что это он сам, та самая сущность номер два, которая отделилась в сорок. Что может быть поганее, чем умереть в момент осознания того, что прожил жизнь как подонок? Персонажу, наверное, — не очень, но что почувствует зритель? Вероятно, что жизнь по большому счету справедлива и гармонична.
Фото: Mari Lezhava
Полагаю, мы определились с терминологией: если герою, или персонажам в финале плохо, это отнюдь не означает, что плох сам финал, более того, иногда именно смерть героя поднимает историю на уровень притчи и философского высказывания, выводит за рамки вегетативного кино.
Вообще, финал, основанный на сильной отрицательной эмоции больше характерен для авторского кино. Честь автору, даже если он намерен снять историю своей болезни, потому что он искренен, и это достойно уважения и поддержки. Но на поле «авторского» кино лезет немало расчетливых компиляторов. Часто это люди, не прижившиеся в коммерческом кинематографе, но вовремя сообразившие, что у настоящего авторского кино есть ряд вычисляемых признаков, и если эти признаки собрать вместе, то получится нечто похожее на творчество. Этой подделкой можно обмануть зрителя и даже некоторых критиков и искусствоведов. Увы, среди таких признаков финал, основанный на мощной отрицательной эмоции.
Плохих финалов не бывает, даже если в конце все умерли. Вне зависимости от того, нравится нам это или нет, у нас, как и у прочих живых существ, финал весьма ожидаемый, зато есть масса вариантов, как и с чем к нему подойти. Финал хорош, если зритель сопереживает, сочувствует, верит, думает, и, сползая с дивана или выйдя из зала, забыв фамилии создателей фильма, какое-то время живет историей, помнит.