Поиск идей и новые проекты
— Павел Семенович, у вас идет один проект за другим. Как вы находите новые идеи?
— Как правило, всегда надо исходить из реальности. Идеи часто приходят случайно: иногда они падают на тебя в виде денег или в виде фальшивого обещания денег. Потом ты начинаешь приставлять к этим деньгам «хвост», облекать их в некую форму, но может оказаться, что никаких денег нет, а твои придумки уже пустили корни и ты, как дурак, продолжаешь делать фильм.
Не важно, как приходят идеи, важнее, как они реализуются.
Вообще, источником идеи может быть книга, которую ты прочитал, роман или пьеса, которые тебе понравились. Но изначальная идея ничего не значит: ты ее даже не можешь запатентовать. Переход от идеи к сценарию, от чувства к сделанной форме — вот это уже можно запатентовать, сценарий — он твой.
А идеи, повторюсь, витают в воздухе: еще Платон писал, что все идеи существовали без нас и до нас, все стихи когда-то уже были написаны, ты только должен, подобно поэту, «вынуть» их из воздуха. Поэтому не важно, как приходят идеи, важнее, как они реализуются.
— Нужны ли вам особые условия для написания сценария?
— Сейчас уже практически нет, потому что я от своей лени и старости пишу в соавторстве. «Крутой маршрут», например, мы пишем вдвоем с прекрасной сценаристкой Еленой Киселевой. При этом в кино я начинал как сценарист и многие свои хорошие фильмы написал сам.
— На какой стадии находится сейчас ваш англоязычный проект «Эсав» с Харви Кейтелем в главной роли?
— «Эсав» определяет свою жизнь, он уже «становится на ножки»: в 1980-е годы, помню, был капустник в духе КВН, на котором пели: «А как у вас дела насчет картошки? Она уже становится на ножки» (смеется). Сценарий картины мы писали по книге «Эсав» замечательного еврейского писателя Меира Шалева. Это психологический роман с очень глубокими характерами.
Кадр из фильма книге «Эсав» (2019) / Фото: 2-Team Productions
Но беда в том, что эти характеры плохо умещаются в фильм. Получилось, что у меня снято слишком много материала. Поэтому, когда я смонтировал фильм, мне показалось, что получившиеся два часа — немножко насильственные. И я решил собрать дополнительную версию на четыре серии, примерно по пятьдесят минут каждая. Сейчас чаша весов колеблется между двухчасовым фильмов и четырьмя сериями. Уже скоро я определюсь с судьбой картины.
— Какое у вас впечатление от работы с Харви Кейтелем?
— Мне очень понравилось с ним работать. Он выдающийся актер и чудесный человек. У нас с ним было отличное взаимопонимание. Харви сейчас пишет мне письма, он хочет еще сниматься в моем кино. Вообще, он одинокий человек: люди сильные и известные к концу жизни — всегда немножечко одинокие. И это не касается его семейного положения: у него относительно молодая жена и сын.
Современное российское кино
— Вы себя чувствуете частью современного российского кино?
— Ну, частью чего-то я точно являюсь…. Наверное, все-таки современного российского кино. Но я всегда в нашем кинопроцессе был где-то сбоку. Деньги на первые мои фильмы приходили из Франции, хотя я снимал их на русском языке. Сейчас, конечно, я народный артист России, поэтому безусловно представляю современное российское кино.
— Как вы думаете, у нашего кино сейчас есть самобытность?
— Словом «кино» и у нас, и в мире называют совершенно разные вещи. Во-первых, это массовое кино — чистое развлечение, которое скоро будет создаваться при помощи искусственного интеллекта. В этом жанре нет ни импровизации, ни свободы: ничего, кроме проверенных шуток и зеленого экрана. Во-вторых, есть арт-кино, которое пытается говорить о людях.
Судьба арт-кино печальна в целом, но в нашей стране — особенно.
И две эти совершенно разные вещи у нас валят в одну кучу. Более того, к ним предъявляются одни и те же претензии. Представьте, что у вас есть небольшой ресторанчик, где вы колдуете над новым рецептом, хотите создать что-то уникальное в кулинарии. И вам говорят при этом: «Берите пример с блинной, люди туда идут один за другим, прямо валом прут!» Это же бред!
Поэтому и два этих вида кино надо бы назвать разными именами. Но, напротив, они соревнуются в рамках одной премии, например, «Золотого орла». Жюри голосует за многомиллионный проект, рядом с которым в номинации стоит фильм, стоивший $200 тысяч, или даже меньше.
— Как, по вашему мнению, будет развиваться арт-кино в нашей стране в ближайшие годы?
— Судьба арт-кино печальна в целом, но в нашей стране в особенности: мы в этом смысле страна экстремистская: у нас если полюбят — так полюбят, если затопчут — так затопчут. Однако народ у нас полюбил именно блокбастеры.
Режиссер Павел Лунгин на премьере своего фильма «Братство» в кинотеатре «Каро 11 Октябрь» в Москве / Фото: Евгений Одиноков / РИА Новости
Бизнес, который поддерживает кино, декларирует: «кино — это гарантированная прибыль» и не дает денег на арт-проекты. Они скорее дадут деньги театрам, чем кинематографу. Хотя, кроме двух или трех театров и пяти выдающихся спектаклей в театральной сфере царит пошлость и такое же механистическое желание рассмешить.
Но и зрители едины «с линией партии» и тоже не смотрят авторское кино. Ничего, что вызывает у зрителей хоть какое-то сомнение, желание подумать, что хоть как-то касается их несчастной жизни — абсолютно их не интересует.
Тем не менее, в нашем кино много талантливых людей, в том числе молодых. Я, например, не знаю ни одного ярко-талантливого молодого режиссера, который сейчас не работает, потому что ему не дают денег. Раньше, в советское время, режиссеры действительно сидели без работы. А сейчас все заняты: художники, актеры, операторы. Значит идет живой процесс. Результат его пока достаточно незаметен, но он явно скоро будет виден.
Кадр из фильма «Остров» (2006) / Фото: «Студия Павла Лунгина»
— Вы говорите, что наши зрители не хотят смотреть арт-кино. Но ваш фильм «Остров» в свое время стал сенсацией.
— Всегда бывают исключения и картина «Остров» была, в этом смысле, скорее исключением. Это особенный, отдельный фильм. Я считаю, что если бы «Остров» вышел сейчас, его никто не стал бы смотреть. Этот фильм попал в нужное время, когда у многих еще было чувство стыда, желание внутренне очиститься, управиться со своей совестью. Тогда в людях сидела боль, которая сжигала их изнутри и заставляла их обращаться к богу. Сейчас, мне кажется, все как-то смирились с тем, что можно жить так, как мы и живем.
Цензура или самоцензура?
— Сейчас вновь актуальна тема цензуры. Вы наверяка слышали про ситуацию с сериалом «Эпидемия». Ваши работы когда-нибудь подвергались цензуре?
— Никогда: я ведь начал снимать в Перестройку. Вообще, я считаю, что сейчас опаснее не столько цензура, сколько самоцензура, когда режиссеры уже знают, чего можно, а чего — нет, и сами себя ограничивают.
Что касается «Эпидемии», я слышал про эту ситуацию. Из нее сейчас пытаются вытащить новый скандал: «запретили, потом снова запустили». Скорее всего, сам по себе сериал не стоит такого внимания и его точно никто не видел в высоких кабинетах. Я уверен, что всему виной опять же самоцензура тех, кто отвечает за денежный поток на платформе Premier.
Трейлер сериала «Эпидемия» (2019)
С другой стороны, если единственный источник финансирования в стране — это государство, какая-то цензура определенно будет. Хотя бы вкусовая, я даже не говорю про идеологическую. Когда все деньги в кино, подобно воде, струятся из одного крана, то тот, кто этот кран открывает и закрывает, все-таки чувствует себя хозяином.
— В своем выступлении на Тарковских чтениях художник-постановщик Сергей Февралев рассказывал, что изначально в «Братстве» были сцены, не вошедшие в картину именно по цензурным причинам: многим они могли показаться слишком острыми. Например, это сцена с афганцами, которые совершают намаз поле успешной атаки на советские войска.
— Цензура здесь вообще не при чем. Сцены с намазом не было и в оригинальном сценарии. Мне нравилась эта сцена, как и несколько других, которые я вырезал из фильма, но они сбавляли динамику, стопарили фильм. Как ты понимаешь, любая картина должна жить своим внутренним ритмом.
Трейлер фильма «Братство» (2019)
— Прошло более полугода с официальной премьеры «Братства». По прошествии времени, как вы объясняете себе такую бурную реакцию на этот фильм?
— «Братство» — это антивоенная картина. При этом мы понимаем, что в России есть люди, которые отождествляют себя с бывшим Советским Союзом: они привыкли врать и выглядеть при этом отлично. Главная идея пропаганды в Советском Союзе — никому и никогда нельзя говорить правду. Только враг народа может ее сказать. Поэтому мое желание создать в конкретной картине мало-мальски правдивую обстановку, которая похожа на ту, что была во время войны в Афганистане, вызвало у них бешенство.
Сейчас все смирились с тем, что можно жить так, как мы и живем.
На самом деле, эти же самые критики проиграли Афганскую войну. Война, по сути, была большой ошибкой, ее не надо было начинать. Но многие из них не смогли интеллектуально и душевно перестроиться, начать после падения советской системы новую жизнь. Такие как они до сих пор чествуют Сталина на Красной площади в день его рождения.
Преподавание на Высших курсах
— Уже несколько лет у вас своя мастерская на Высших курсах сценаристов и режиссеров. По каким критериям вы набираете студентов?
— Я набираю тех, кто мне лично симпатичен и тех, кто просто очень хочет учиться: допустим, на экзамен приходит девушка с серьезными внутренними противоречиями, которая ломает себе внутреннюю биографию и карьеру ради кино, которая приехала сюда учиться из-за границы. У меня рука не поднимается ее отвратить! Но настоящих талантов все-таки мало. По крайней мере, меньше, чем мне бы хотелось.
Кадр из фильма «Т-34» (реж. Алексей Сидоров, выпускник ВКСР) / Фото: Централ Партнершип
— Многие мастера и преподаватели говорят, что учатся у своих студентов. Чему вас научили ваши студенты?
— Честно говоря, пока что я ничему у них не научился. Но преподавание помогает мне сформулировать какие-то собственные идеи и ощущения. Думаю, я питаюсь их молодостью. Хотя они часто не такие и молодые (одно из требований при поступлении на ВКСР — наличие у студентов высшего образования, поэтому средний возраст на курсах выше, чем в других кинематографических ВУЗах, — прим. tvkinoradio.ru).
Чем запомнился 2019-ый?
— 2019-ый год подходит к концу. Каким для вас стало главное кинособытие этого года?
— Для меня — это фильм «Джокер». Умиляет, что главный герой фильма — чисто русский типаж. Это наш Акакий Акакиевич Башмачкин, который одет в клоунский костюм и разыгрывает историю из комиксов. Униженный и оскорбленный человек, которого довели до того, что он начал творить зло — ну это же Акакий в чистом виде! Разница лишь в том, что Джокер умирает в фильме духовно, а Башмачкин физически и после смерти ведет себя как злобное привидение.
Трейлер фильма «Джокер» (2019)
Джокер, как персонаж удивительно совпал с чувствами масс. Я хотел создать похожее ощущение от героя в «Даме пик». Главный герой в этом фильме чем-то похож на Джокера: он понимает, что никому не нужен, его унижают, оскорбляют. При этом, Андрей из «Дамы пик» вышел менее эксцентричным, чем Джокер у Тодда Филиппса: я не довел героя до его бунта. На самом деле Андрей, должен был бы всех убить, и запеть на их трупах, понимаешь? Это, видимо, и есть современное кино, я же остался в русле пушкинской концепции. Поэтому «Джокер» меня и растревожил.
Что касается российского кино, мне понравился фильм моего сына Александра Лунгина «Большая поэзия». Жаль, что зрители не пошли на эту картину.
Главная идея пропаганды в Советском Союзе — никому и никогда нельзя говорить правду. Ее может сказать только враг народа.
— Мне кажется, «Большой поэзии» не хватило рекламы.
— А у какого авторского кино есть реклама? Реклама требует огромных денег. Фильм чаще всего «выстреливает», если люди советуют его друзьям и знакомым. Почему прокат начинается именно в четверг? Чтобы к субботе ты мог сказать своим приятелям: «Не будьте идиотами, берите билеты в кино!»
Трейлер фильма «Большая поэзия» (2019)
Помню, как на моих ранних картинах: «Такси-блюзе», «Луна-парке» и «Свадьбе» зрители выламывали двери, в зале всегда были толпы. Я не говорю уже о том, как в молодости мы ездили в Белые Столбы или Фрязино и пролезали там чуть ли не в окна, чтобы увидеть «Сталкера» Андрея Тарковского, которого запрещали к показу во всех других кинотеатрах.
Сейчас наше общество невероятно разделено на элиту и основную массу, которая состоит из будущих «джокеров». И успех арт-кино, как жанра, определяет при этом именно «элита». Люди, причисляющие себя к ней, не ходят туда, где много свободных мест, где дураки с попкорном хихикают и бегают по залу.
Поэтому, кстати, полны все театры: там ограниченное число мест и волей-неволей создается эффект элитарности. Наверное, необходимо создать систему клубных кинотеатров, чтобы дать «элите» чувство, что они среди такой же мыслящей аудитории.
— Что изменилось в нашем кино и в стране за время, прошедшие с начала вашей карьеры?
— «Такси-блюз» я снимал в эпоху надежд, опьянения, больших энергий, когда слова правды радовали людей, гипнотизировали, сводили с ума, когда в искусстве искали новые формы. Сейчас наше общество, хотя и небогатое, но почему-то пресытилось, и стало гораздо более равнодушным.
Трейлер фильма «Такси-блюз» (1990)
Это равнодушие касается и тех, кто приходит в мою мастерскую, чтобы стать режиссерами. При этом, они ничего толком не снимают: выдавливают из себя раз в полгода крошечный фильм вместо того, чтобы снимать по короткому метру в неделю. Мне кажется, у них потерян вкус к жизни: им хочется успеха сразу, без сложного процесса горения, благодаря которому к художнику и приходит успех.
Обложка: президент кинофестиваля «Зеркало», режиссер Павел Лунгин закрывает ХI Международный кинофестиваль имени А. Тарковского «Зеркало» в Иванове / Варвара Гертье
/ РИА Новости