«В драматургии мотивация “потому что он ее любит” недостаточна»

— Вы пришли в кино из театра. Как опыт театральной драматургии повлиял на ваш подход к кинодраматургии? В том числе нашел ли театр какое-то отражение в «Кислоте»?

— Несколько человек мне говорили, что некоторые фразы, например, уже известная «А что мы можем дать миру, кроме зарядки от айфона?», очень театральны. Эта фраза своей театральной эпикой напрашивается в мемы. В театре возможен программный монолог и его ударные фразы, а в кино это бывает редко.
 

Трейлер фильма «Кислота»

У кино свой повествовательный язык. Я его знал, но подзабыл и во время работы над «Кислотой» вспоминал. Могу сказать, что кино — это гораздо более ответственная вещь, более дорогая и снимается раз и навсегда. Это послание в вечность. Здесь все более динамично. За счет монтажа в кино существуют гораздо более резкие скачки из сцены в сцену, из состояния в состояние. У кино метаболизм подростка. А у театра метаболизм усидчивой бабули.
 

У кино метаболизм подростка. А у театра метаболизм усидчивой бабули.

— Как вы работаете над текстом? Есть ли у вас какой-то общий алгоритм написания сценария?

— Работа начинается с дедлайна и попытки его не нарушить. Первую, черновую, версию сценария «Кислоты» я написал за шесть дней. А алгоритм… Ну вот, знаете, когда при пожаре вы подходите к плану эвакуации, а у вас уже горит нога, а вы стоите и пытаетесь понять, как на этот план смотреть, где какая стрелочка… А в это время у вас уже начинает гореть задница. Вот как-то так пишется и сценарий — никакого алгоритма.

На съемках фильма «Кислота» (2018) / Фото: «ПРОвзгляд»

— Много ли было драфтов у «Кислоты»?

— Драфтов было очень много. Версий девять. Но в итоге мы сняли нечто близкое к тому, что было в самой первой. Так уж бывает, что начинаешь воспринимать воздух как пустоту. Это как если бы вы в своей квартире приняли окна за дырки и заложили бы их кирпичами. Да еще и свет бы выключили. В итоге вы сидите в темноте и умираете от недостатка кислорода.

То же самое сделал и я — заложил кирпичами то, что на самом деле было воздухом. От драфта к драфту я ухудшал сценарий, а потом понял, что надо разобрать окна и поставить герань. Я как-то и переусложнил текст, и сам себя не понял, и попытался сделать его более нелинейным, ответить разом на все вопросы.

На съемках фильма «Кислота» (2018) / Фото: «ПРОвзгляд»

Я однажды смотрел «Твин Пикс: Огонь, иди со мной» с любителем фильмов Дэвида Линча. И я восхищался бессмысленностью происходящего. На что человек, который смотрел со мной, сказал, что это все не бессмысленно. Выяснилось, что он выписывает журнал «Голубая роза», где поклонники «Твин Пикса» пишут разгадки его загадок, и он стал мне все объяснять. Тут я понял:  то, что я считал гениальными парадоксами, на самом деле просто какой-то дневной сериал. И я сказал: «Замолчи, я не хочу ничего знать — я хочу получать удовольствие».

То есть когда ты пытаешься простроить ясные линейные взаимосвязи, получается банальное высказывание вроде: «Маша не помыла руки — у Машеньки болит живот. Что надо делать? Мыть руки перед едой». И зачем вот такое полтора часа смотреть в кино? В общем, я понял, что первый вариант, то озарение, которое у нас возникло изначально, это что-то очень правильное, и ни к чему закладывать окна в доме кирпичами.
 

Наша история нелинейная. Она не результат какой-то новости. Она нигде не произошла.

— Вы уже упомянули вопрос диалога, давайте вернемся к нему. Как понять, что написанный диалог будет работать на экране?

— Мне это должны сказать другие люди, потому что я не всегда это понимаю. Это должен кто-то прочесть. Или я разыгрываю диалог сам с собой, просто на дыхании. Естественно, надо произносить эти слова, надо понимать, а хватит ли у героя в его эмоциональном состоянии воздуха в легких, чтобы так говорить. Или может у него спазм, и он говорит отрывисто. Просто надо делать проверку — садиться и читать вслух собственным ртом или вместе с кем-то. А там уже видишь, ерунда или не ерунда.
 

— «Кислоту» сразу окрестили «портретом поколения» и даже «манифестом 20-летних». Ставили ли вы для себя задачу такой портрет создать? И если да, то изучали ли вы как-то это поколение специально? Как добивались того, чтобы «попасть» в него, чтобы достичь эффекта узнавания?

— Скажем так, это в том числе портрет поколения. Хотя я и удивлен, если поколение видит себя в этом портрете. Потому что наша история нелинейная. Она не результат какой-то новости. Она нигде не произошла. Но именно потому, что я не хотел быть таксидермистом, не хотел делать чучело поколения в виде знаменитого «упоротого лиса», я старался не изучать это поколение. Я же не фольклорист, который ездит по деревням и просит бабушек спеть им колыбельную.

Сценарист Валерий Печейкин / Фото: Павел Орлов

Я как-то поспорил с одним замечательным сценаристом, который написал несколько прекрасных зрительских фильмов. Он был очень удивлен, когда я сказал, что автор должен быть выше своих героев или ниже своих героев или сбоку. Но когда он стоит вровень с ними, на это невозможно смотреть. Потому что когда ты вровень, как ни странно, ты не можешь ничего делать по-настоящему. Ты боишься обидеть или недосказать.

Герои нашего фильма говорят о том, что они чувствуют себя пустыми. Они чувствуют себя бессодержательными, неплодотворными, после них ничего не остается, они неинтересны.
 

Сегодня мы находимся в состоянии ксерокопии ксерокопии того великого кино, которое у нас было.

— У вас в Facebook недавно был пост, где вы говорили о провинциализме нашего кино, а опыт работы над «Кислотой» описали как тренировку по выдавливанию «из себя по капле родного колхоза имени Герасимова». Можете расшифровать, в чем на ваш взгляд выражается провинциализм российского кино и как «Кислотой» вы пытались эту традицию нарушить?

— За этот пост я получил нагоняй. Мне сказали, что не надо умалять заслуги нашего кинематографа и противопоставлять его европейскому. Между тем, «колхоз имени Герасимова» — это, пожалуй, лучшее, что случалось с нашим кино. Тот ВГИК, рядом с которым стоят Шпаликов, Шукшин и Тарковский — это ВГИК золотого периода. Но сегодня мы находимся в состоянии ксерокопии ксерокопии того великого кино, которое у нас было. Оно не то чтобы деградировало, но постепенно стало все более и более домашним.

На закате Советского Союза мы переключились на внутреннее потребление, такое закрытое хозяйство. А сегодня мы еще и вошли в активную стадию импортозамещения. В том числе мы заменили смыслы. У нас теперь своя операционная система, свой программный код. Мы производим бешеное количество собственных смыслов, которые сами же и поедаем. Было бы странно говорить, что «Кислотой» мы сделали что-то совершенно иное, космическое. Но тематический ряд, выбор способов повествования, выбор героев — мы старались делать это все не столь домашним. Чтобы у нас не получилось душевное кино, доброе кино.

Как определить русское кино с закрытыми глазами? Это кино про отношения мужчины и женщины. Оба славяне. Я даже не ухожу в то, что отношения бывают не только между мужчинами и женщинами — это уже следующий этап. Пока остановимся на том, что в нашем кино всегда мужчина и женщина славяне. Напоминаю, если вдруг кто забыл, что наша страна удивительно многонациональна. А почему тогда у нас все время любят друг друга только славянские типажи? Они еще всегда из набора «Щуки», «Щепки», ГИТИСа — идеальные, почти арийские физиономии.

Их драма обязательно связана с любовью и нелюбовью. Но как драматург могу сказать, что мотивация «потому что он ее любит» — недостаточна. Ее недостаточно никому: ни драматургу, ни актеру. Но почему-то у нас такая мотивация принята за достаточную. Это выдается за качество, в то время как никакого качества в этом нет. Что-то должно быть причиной для любви. Но у нас все представляется так, будто это исключительно два сферических человека, которые возлюбили, как ангелы.
 

Секса, кстати, у нас тоже нет. Наш кинематограф по-прежнему остается целомудренным кинематографом 1970-х годов.

Секса, кстати, у нас тоже нет. Вот вокруг этой гетеросексуальной душевности построено невероятное количество историй. В итоге наш кинематограф по-прежнему остается целомудренным кинематографом 1970-х годов. А зачем это надо? Это уже никто не ест. Но это активно гальванизируется нашими продюсерами, которые называют это зрительским кино. А это не зрительское кино, это накрашенный труп.

— Что делалось в драматургии «Кислоты», чтобы фильм не получилась таким же «трупом»?

— Изначально мы с режиссером сошлись на том, что мы не знаем, в чем история, в чем фабула. В этом есть оригинальность — у «Кислоты» нет прототипа. И история странная. Когда ее начинаешь пересказывать, все говорят: «Чего? Это что за сюжет?!». Человек же все время ищет прототип: вот эта история — это на самом деле история «Одиссея», а вот эта на самом деле — «Ромео и Джульетта». А у «Кислоты» какой прототип? Каталогизировать это историю трудно, и поэтому у многих возникает растерянность.

На съемках фильма «Кислота» (2018) / Фото: «ПРОвзгляд»

Далее я предлагал своим коллегам, чтобы у нас были метания не только связанные с невероятной любовью его и ее. У нас есть герой бисексуал — вдруг выясняется, что есть такая тема в кино, причем поддержанном Минкультом. У нас есть одна из самых ядерных тем — религия. И, надо сказать, что с этим сложно работать, даже если ты не находишься в критической позиции по отношению к религии. Мы постарались сделать эту историю чуть сложнее, чем обычно, в том смысле, чтобы где-то у нее были «висящие хвосты». То есть, чтобы в истории были осмысленные странности. Еще, конечно же, кастинг.

— Кстати, писали ли вы сценарий под конкретных актеров?

— Нет, сначала был сценарий, потом был кастинг. И кастинг был долгий. Но, конечно, не удивительно, что в картине оказались артисты «Гоголь-центра». Потому что, когда пишешь, все равно представляешь себе знакомые типажи, людей, которых видишь каждый день. Ничего удивительного. Просто в итоге выяснилось, что они подходят для этого текста.

— С учетом специфики современности, был ли у вас момент самоцензуры во время работы над текстом?

— Самоцензура была только в одном. Чтобы этот фильм из-за названия не перепутали с чем-то вроде «На игле» или «Реквиемом по мечте». То есть не подумали, что мы снимаем фильм про наркотики. Кислота, которая появляется в фильме — это химическая кислота. И, соответственно, метафорическая кислота, которая «разъедает наши души».

— Напоследок ваш совет молодым драматургам. Что делать в случае творческого ступора? Как вы преодолеваете такую проблему?

— Во-первых, всегда хорошо иметь вторую голову, человека, с которым можно поговорить. Это правда помогает. Во-вторых, какую-то работу лучше не делать. Если ступор возникает потому, что это совсем не про тебя, то не надо заниматься этой работой. Но если ступор возникает в том, что ты любишь по-настоящему, то мне помогает просто отложить работу, заняться другими делами. Например, разобраться наконец, какой счетчик лучше: однотарифный, двухтарифный или трехтарифный. Какие-то такие вещи уводят тебя от того, на чем ты завис, и ты вдруг развисаешь в неожиданном для тебя месте.

И наоборот — в момент работы над сценарием вдруг понимаешь, что, конечно, же двухтарифный. И, кстати, я был в «Мосэнергосбыте» недавно и скажу вам: скорее выбирайте двухтарифный счетчик, потому что это золотая середина. Просто поверьте мне. Думаю, это главный вывод из нашего разговора.
.

Сценарист Валерий Печейкин / Фото: Павел Орлов
 

Обложка: сценарист Валерий Печейкин / Фото: Павел Орлов